Встреча G20 в Осаке: что в итоге?

Послевкусие глобальной неопределённости

Встреча двадцати наиболее развитых стран мира в Осаке оставила странное впечатление. С одной стороны, не оправдались наиболее мрачные пророчества, провозглашавшие открытие на саммите новой эры конфронтации и перехода торговых противоречий в политическое противостояние. С другой стороны, нараставшие последние 1,5-2 года экономические противоречия никуда не ушли, а их разрешение лишь отложено. Иначе говоря, саммит зафиксировал в мировой политике и мировой экономике стратегическую неопределенность и высокую вероятность развития глобального кризиса, причем не в результате «плановых» решений, а в результате ситуативного, а, возможно, и случайного стечения экономических обстоятельств.

Но, думается, что именно встреча мировых лидеров в Осаке станет отправной точкой для восприятия «двадцатки» в качестве ключевого глобального экономического и политического института.

Достоинства как продолжение недостатков

G-20 упрекают в том, что это слишком вялый формат, чтобы быть полноценным глобальным институтом, способным заменить деградировавшую G7 и стать инструментом продвижение новых глобальных идей и приоритетов. Впрочем, «двадцатка», которая образовалась в 1999 году как площадка диалога финансовых властей, и позже, выйдя в 2008 году на уровень лидеров государств, не претендовала на такую роль. Однако связка G7-G20 для эпохи уже зрелой, но активно развивающейся глобализации выглядела практически идеальной моделью структурирования экономического и социально-политического пространства, где страны «коллективной метрополии», переходящие в статус постиндустриальных центров, вырабатывали бы, как предполагалось, среднесрочные планы развития, а страны индустриальной и ресурсной полупериферии имели бы возможность обсуждать и даже корректировать сформулированные для них приоритеты экономического развития, не затрагивая стратегию и глобальные вопросы политического переустройства.

Но такая система могла работать только при двух условиях. Во-первых, при устойчивом экономическом росте, позволяющем, увеличивая масштабы изымаемой из полупериферии ресурсной ренты и расширять инвестиционные возможности этих стран. Во-вторых, при относительно низком уровне военно-силовых рисков (купируемых за счёт американской военно-силовой монополярности), что не создавало бы потребность в региональных системах коллективной безопасности.

Оба этих условия в настоящее время разрушены, не говоря уже о содержательном кризисе самой «семёрки», что обуславливает и несколько подвешенное состояние «двадцатки», выглядящей своего рода «недоинститутом», но одновременно и чем-то существенно большим, чем просто площадка для диалога. Но в любом случае альтернативы G-20 как формата для обсуждения стратегического развития человечества сейчас не существует.

Стратегические итоги: контуры трансформаций

Важнейшим итогом саммита в Осаке в рамках трёхсторонних (Китай-Россия-Индия, США-Япония-Индия) стала презентация возможных глобальных коалиций, вернее, их «ядер», за которыми видны существенно более сложные системы, выстраиваемые лидерами. Например, активизация Шанхайской организации по сотрудничеству, которую проводит Пекин в противовес конкурирующей политико-экономической, а в перспективе и военно-экономической платформе в Южной части Тихого океана, осуществляемой США с опорой на партнёрство с Австралией, Новой Зеландией и рядом других стран региона.

Иначе говоря, внутри «двадцатки» наблюдается стратификация участников, выходящая за рамки традиционной парадигмы «коллективный Запад» - промышленная периферия, ресурсная периферия. Мы наблюдаем рост влиятельности тех геополитических сил, которые представляют более сложные экономические и политические системы. Это касается Индии, Саудовской Аравии и Австралии.

Однако в современном мире только такие геоэкономические гиганты как США и Китай могут рассчитывать на то, чтобы играть значимую глобальную роль «в одиночестве» (но и они ощутили потребность в развитии системы союзнических связей). Все остальные игроки обречены примыкать к коалициям или формировать собственные коалиции.

И это обстоятельство является важнейшим вызовом для будущего России, претендующей если не на глобальное, то на субглобальное влияние.

Россия, надо отметить, вполне обладает возможностями индивидуального влияния, поскольку продемонстрировала способность быть источником гарантий безопасности, альтернативным США. И этот фактор имеет большое значение для укрепления влияния нашей страны на среднесрочную перспективу и, более того, обуславливает геоэкономическую востребованность России не только как пространственно значимого игрока и источника ресурсов. Но такой подход имеет и ограничения. Рано или поздно Москва встанет перед необходимостью консолидации вокруг себя определённой группы стран «по интересам». Это неизбежно. Россия обязана участвовать в пределах своих ресурсов и возможностей в конкуренции за новую институциональность, выходящую за рамки постсоветского пространства, чтобы обладать потенциалом влияния в посткризисном мире.

Конец изоляции Москвы

Интенсивность контактов президента России Владимира Путина с мировыми лидерами однозначно свидетельствует, что линия «коллективного Запада» на изоляцию России в глобальном пространстве успеха не достигла.

И главное, что проявилось на встрече в Осаке - это обсуждение в диалогах с российским президентом не только проблем, связанных непосредственно с Россией (например, сирийский кризис или гражданская война на Украине), или ситуации в постсоветской Евразии, но и проблематики глобальной политики и глобального экономического развития. Что означает признание невозможности решения ключевых проблем как тактической, так и стратегической перспективы без участия России, без её вовлечения в двусторонний взаимовыгодный диалог на основе взаимных подвижек, а не односторонних уступок.

Исключением стала встреча с уходящей с поста премьер-министра Великобритании Терезой Мэй, но это исключение лишь подтверждает общую картину.

Однако политическая фиксация завершения и без того весьма условного «периода изоляции» России ещё не является завершением конфронтации как таковой. Просто ситуация в отношениях «коллективного Запада» и Москвы постепенно переходит из режима «горячего мира» - балансирования на грани перехода к политико-силовой конкуренции - в режим «холодной войны», когда наряду с жёсткой конкуренцией возможны и элементы сотрудничества как по отдельным вопросам, так и по блокам тем. И это неизбежно потребует от игроков «второго» и «третьего» ряда переосмысления политики паразитирования на конфронтации Москвы и Вашингтона.

«Китайская шкатулка»

Вопреки прогнозам, Китай на прямую капитуляцию перед США не пошёл, а предпочёл обозначить перспективу уступок, но не сами уступки. Но и Вашингтон не решился продолжать линию силового давления на Пекин, сделав уступки даже по такому медийно раскрученному направлению, как противодействие китайским усилиям в сфере высоких технологий (условно связанному с «делом Huawei»).

Ситуация выглядит следующим образом: в КНР надеются, что внутренняя борьба в США заставит Вашингтон вести себя более податливо. Очевидно и понимание Пекином того, что на фоне ряда геополитических неудач, крупнейшие из которых - утрата позиций в Латинской Америке и кризис политики проникновения на Ближний Восток и в Африку, слишком значительные уступки Вашингтону без достаточной компенсации могут окончательно подорвать репутацию Пекина как глобального игрока. Но и США не могут до бесконечности обострять ситуацию, поскольку опасаются втягивания в слишком большое количество конфликтов, истощающих ресурсы. Как результат, США предпринимают значительные усилия, чтобы, как минимум, «заморозить» часть противоречий, включая и отношения с Москвой. Станет ли политическое смягчение долгосрочным фактором, сказать сложно: во многом это зависит от внутренней ситуации в США.

Иными словами, Китай пока ещё не обладает полноценной системой союзнических связей, чтобы одержать верх над США в политико-экономическом противостоянии, но и США вовлечены в слишком большое число конфликтных ситуаций, в том числе со своими союзниками, чтобы победить Китай в таком противостоянии без значительных негативных последствий для свой экономики и политического влияния в мире.

Можно предположить, что установившееся равновесие будет побуждать обоих главных участников глобальной экономики к поиску дополнительных ресурсов и снятию с шахматной доски мировой политики наиболее явных уязвимостей. И все потому, что главная проблема нынешнего состояния американо-китайских отношений определяется балансом слабостей, а не балансом сил.

Вызовы глобализации и перспективы развития

Говорить о каком-то «пост-осакском мире» преждевременно, хотя бы потому, что никаких решений не было принято. Но саммит в Осаке поставил перед наиболее влиятельными странами мира ряд вызовов, ответы на которые и определят структуру постглобализационного мира. Таких вызовов можно выделить четыре:

• Вызов новой институционализации . Это, вероятно, самый тяжёлый вызов для развитых стран, ожидающих жёсткого экономического кризиса и перестройки всей системы глобальной политики и экономики. Саммит не дал ответа на вопрос, в каком формате должна происходить институционализация новых межгосударственных систем, но стало очевидно, что прежние формы союзов и региональных политических организаций, предполагающие высокий уровень политизации и бюрократизации процессов (что очевидно на примерах ОПЕК, НАТО, АСЕАН и даже ШОС) в современных условиях становятся всё менее адекватными, особенно учитывая, что базовым сценарием будет трансформация «ослабевающей монополярности США» в коалиционную полицентричность как первую фазу развития многополярного мира в условиях обострившегося пространственного и ресурсного противоборства. Но такой сценарий подразумевает относительно устойчивые форматы институционализации, и та сила, которая первой сформулирует новый формат взаимодействия, сочетающий гибкость и операционную устойчивость, получит однозначное системное преимущество.
• Вызов новой идеологии развития. Реакция на высказывание Владимира Путина о кризисе либеральной идеологии показывает не просто существование такого кризиса и его глубину, но и наличие сформировавшегося политического спроса на новую идеологию глобализации, сохраняющую часть классических либеральных свобод, но возвращающую глобализацию из либерально-догматического русла в формат здравого смысла.

• Вызов социальной нестабильности. Глобальные трансформации и формирование новых макрорегионов на фоне активного внедрения технологий так называемой «четвёртой промышленной революции» и искусственного интеллекта могут коренным образом изменить структуру глобальной промышленности и сферы потребления. Кризис «мировых фабрик» представляется практически неизбежным, а стратегия «догоняющей социальной модернизации» вряд ли в принципе останется актуальной. Это неизбежно будет означать глубокий социальный кризис, причём не только развивающегося, но и части экономически развитого мира, в частности, кризис системы современного индустриального и пред-постиндустриального урбанизма, что вызовет к жизни весь спектр сопутствующих социальных проблем. И уже сейчас необходимо на региональном уровне продумывать альтернативные модели социального развития и социальной стабилизации.
• Вызов военно-силовой нестабильности. Тот факт, что основой для формирования устойчивых макрорегионов становится сочетание пространства, ресурсов и логистических возможностей, выводит на первый план вопрос контроля и безопасности операционного пространства, не говоря уже о способности лидеров соответствующего макрорегиона гарантировать устойчивость логистических маршрутов. При этом надо учитывать, что мы находимся на этапе глубокой деструкции основных институтов, регулировавших военно-силовую деятельность в мире, кризиса организаций коллективной безопасности, не исключая и НАТО, но одновременно - на этапе быстрого развития субконвенциональных, гибридных методов военно-силового противоборства и информационно-политических манипуляций. Уже в самое ближайшее время возникнет большой запрос на формирование региональных систем коллективной безопасности, но с «продолжениями» в политическую и экономическую сферы. От того, насколько ведущие страны мира смогут ответить на эти вызовы, которые являются также вызовами интеллектуальными, и будет зависеть будущая архитектура глобальной экономики.