«Новая Ялта», или почему глобальный монополизм США должен быть разрушен

Идея российского президента провести саммит пяти постоянных членов Совета безопасности ООН получила безоговорочную поддержку лидеров КНР и Франции. И даже с учётом молчания Дональда Трампа такое предложение уже можно считать значимым международным фактором, отражающим общий вектор глобальной конкуренции: современный мир становится пространством соперничества стран, обладающих устойчивым национальным политическим и экономическим суверенитетом, опирающимся на высокий уровень социальной связности и устойчивости общества.

Многополярность как лекарство от иллюзий

Первоначально многополярный мир прежде всего мыслился как мир военно-политической многополярности, в котором несколько стран, пользуясь ослабеванием силового потенциала США, выходят с ними на сравнимые военно-силовые возможности в региональном и на трансрегиональном уровне. Трансформация военно-силового аспекта в экономический представлялась туманно, но считалось, что ослабевание глобальной роли США будет происходить постепенно, а конкурирующие с ними центры экономического влияния смогут не выходить за пределы системы взаимозависимости, которая к началу 2000-х годов приобрела ярко выраженный финансово-инвестиционный характер.

На деле формирующийся многополярный мир выглядит более динамичной конструкцией. С одной стороны, военная сила не является решающим компонентом конкуренции, концентрирующейся в основном вокруг инвестиционных ресурсов и, в несколько меньшей степени - вокруг расчётов по торговым операциям. С другой, именно способность к политически и экономически эффективному применению военной силы становится определяющим фактором способности государства или коалиции государств формировать вокруг себя пространство, где действуют предсказуемые правила игры.

Но сейчас система международных отношений не является в полной мере многополярной и несёт в себе значительный отпечаток монополярного мира, пока сохраняется доминирование США в глобальном проецировании силы. Не говоря уже о том, что в системе международных отношений возникают пространства хаотизации как отраслевого, так и регионального характера (например, вопросы торговой конкуренции и в целом ситуация на Среднем Востоке).

Иными словами, многополярный мир является миром конкуренции суверенитетов и национальных моделей развития. Причём этот мир системно противоположен миру глобализации, основанному на модели постепенного, но постоянного размывания национального суверенитета. И уже очевидно, что США пытаются перехватить процесс формирования многополярности и заменить его управляемым хаосом. Этот вектор американской политики, вероятно, можно считать неким бипартийным консенсусом.

Напомним, что технологии управляемого хаоса начали применяться ещё при Бараке Обаме - хотя и со значительными вкраплениями классического глобализма в виде опоры на сетевые структуры - для разрушения национальных суверенитетов и постановки под контроль инвестиционных ресурсов. Причём главный риск данной модели заключался в неизбежности переноса процессов хаотизации и сетевизации в социально-политическое пространство самих США. Именно при Трампе политика внешней хаотизации приобрела максимально откровенные формы.

Наиболее эффективным инструментом размягчения, а при определённых условиях и разрушения внутреннего суверенитета потенциальных противников стали социально-политические манипуляции и максимальное расширение потенциальных противоречий между обществом и элитой, формирование многовекторных социальных расколов. Выступление Дональда Трампа в Давосе показало отсутствие у США пределов хаотизации внешнего пространства и фактический отказ от обязательств по конструированию стабильности. Это означает, что США не имеют «красных линий» в вопросах социальной дестабилизации и не обязуются восстанавливать и превращать в успешного союзника разгромленного потенциального противника.

Идеология устойчивого патриотизма

В Послании Федеральному Собранию Владимир Путин констатировал достижение Россией высокого уровня внешней военно-силовой защищённости и относительной устойчивости макроэкономической составляющей российской экономики, выдержавшей крайне жесткое санкционное давление (и даже с элементами военно-силового воздействия кибер-силовыми средствами) без перехода в мобилизационный режим и сохраняя положительные темпы экономического роста.

Последние пять лет политического противостояния России с «коллективным Западом» выявили, что способность российской элиты противостоять внешнему давлению оказалась существенно выше, чем предполагалась в начале периода прямой политической конфронтации. Но одновременно стало понятно, что главным риском для внутреннего развития является утрата взаимопонимания и взаимного доверия между элитой и обществом, нарастание социального разрыва.

А это именно те болевые точки, которые используются США в борьбе с враждебными или даже потенциально враждебными игроками в системе международных отношений.

Долгосрочные политические и экономические последствия президентского послания ФС станут ясны, когда (и если) оно будет подкреплено соответствующими организационными решениями и структурными изменениями. Но уже сейчас медийный импульс и принятые по горячим следам организационно-политические решения стали реальным политическим фактором для нового, посткрымского, консенсуса в обществе - более выигрышного для управления страной формата, способного стать инструментом обеспечения политической устойчивости до 2024 года. Идеология «социально устойчивого патриотизма» может стать не только основой для развития страны на среднесрочную перспективу, но и инструментом усиления внешнего влияния России. С таких позиций внутри страны Кремлю будет существенно легче вести диалог с конкурентами и партнёрами.

В любом случае послание ФС уже стало инструментом перестройки политического спектра в России, существенно расширив опору власти, формируя то, что Владимир Путин назвал «патриотическим большинством», причём не только применительно к Государственной Думе, но и к обществу в целом.

Из того же арсенала средств и анонсирование формализованного в Конституции нового, существенно более глубокого этапа национализации элиты, ставшего ответом на антиэлитные настроения в российском обществе, усиливавшие в последние полтора года традиционные для постсоветской России социальные разломы.

Цена «молекулы свободы»

Надо отметить, что активное обсуждение инициативы российского президента, предложившего провести саммит постоянных членов Совбеза ООН, фиксирует не только состояние геополитической неопределённости, характерной для глобальной системы в целом, но и неуверенность лидеров крупнейших стран мира относительно перспектив своих государств и своих личных перспектив в быстро меняющемся мире. Именно поэтому в январе 2020 года к предложению Владимира Путина мировые лидеры отнеслись с существенно большим вниманием, нежели раньше. Диалог, выходящий за узкие рамки тусовок «коллективного Запада», становится осознанной потребностью для глобально значимых геополитических игроков. Попробуем сформулировать «кластеры» этих страхов и интересов.

Европейские страны, с лидирующей позицией Франции, президент которой Эмманюэля Макрон смог эффектно перехватить у Ангелы Меркель инициативу в отстаивании интересов Европы в новом мире, опасаются, что продолжение политической линии Дональда Трампа - даже если это будет «трампизм без Трампа» - приведёт к превращению «атлантической солидарности» в удобную для США формулу выкачивания из европейских союзников инвестиционных ресурсов - через покупку американских «молекул свободы» или повышение расходов на оборону.

Странам «старой Европы» нужен и буфер против ставшего крайне для них затратным агрессивного доминирования США. Необходим также и инструмент ограничения растущего политического влияния младоевропейцев, главным образом - Польши.

Уже не остаётся сомнений, что позиции наднациональных европейских структур направлены на противодействие восстановлению элементов суверенитета стран Европы как во внешней, так и во внутренней политике. А попытка лидерства Франции объясняется во многом тем, что Париж оказался в числе наиболее проигравших от делегирования суверенитета брюссельской бюрократии. При этом позиция Германии, получившей куда больше от «европейской наднациональности», остаётся неопределённой. Но это явно связано с «переходным» состоянием германской элиты, и здесь возможны подвижки, хотя формат глобального диалога на нынешнем этапе для Берлина вряд ли приемлем. При этом нельзя не понимать, что участие в предложенном Владимиром Путиным диалоге становится инструментом борьбы за лидерство в современной Европе.

В свою очередь Китай уже убедился, что базовая идея о выходе на равное с США влияние в мире через экономические механизмы не сработала, а взаимозависимость с американской экономикой в перспективе станет инструментом давления на Китай. Впрочем, компромисс, продавленный США в торговой войне, нельзя назвать стратегическим проигрышем Китая, но он им может стать, если не будет найдено противоядие агрессивному использованию США возможностей влияния на китайскую финансовую систему.

Китайская элита, вне зависимости от степени своей прозападности, сориентирована на то, чтобы выиграть время для реструктуризации имеющихся ресурсов, практического запуска проекта «Великий шёлковый путь» и укрепления внутреннего рынка. Так что КНР, можно сказать, критически нуждается в глобальном диалоге как инструменте «связывания рук» Соединённым Штатам. Хотя Пекин и не заинтересован в формировании какого-то нового миропорядка, его интересует некая передышка на 7-10 лет, не особенно похожая на политическую капитуляцию.

И ещё. Растущие экономические и политические центры силы (к ним можно отнести Индию, Египет, Аргентину, Индонезия и ряд других стран) на примере ситуации вокруг Ирана, надо полагать, окончательно убедились в недостаточности возможностей реализовывать свои экономические интересы в условиях ограниченности доступа к инвестиционным ресурсам. Однако пример Ирана убеждает ещё и в том, что недостаточность военно-силовых инструментов играет крайне негативную роль для экономического развития, лишая страны возможности формировать вокруг себя защищённое геоэкономическое пространство с предсказуемыми правилами доступа к финансовым ресурсам. Показательно, что после обострения ситуации на Среднем Востоке Индия и Египет оперативно нашли возможность для демонстрации силы. Но проекции силы недостаточно, также нужны определённые институциональные механизмы ограничения активности крупнейших военных держав в зонах экономических интересов стран, скажем так, регионального масштаба. Вот почему и они крайне заинтересованы в соответствующем диалоге, даже с учётом того, что они не будут претендовать на первостепенные роли - расчёт на возможность балансировать между интересами ведущих мировых держав.

Но США сейчас не до диалога, они менее чем когда-либо заинтересованы в том, чтобы говорить о глобальных правилах игры. Более того, США сейчас более чем когда бы то ни было готовы действовать в состоянии политической изоляции и для США станет угрозой формирование в каком-либо регионе некоей коалиции в пользу сбалансированного мирового порядка. Тем более для США станет опасным формирование таких «коалиций стабильности» в нескольких важных регионах.

Вашингтон при всей своей внешнеполитической агрессивности последних лет пока ещё не может действовать совсем в одиночку. Таким образом, несмотря на всю обострённость мировых проблем, определённые условия для инициирования диалога складываются.

Правила игры как процесс

Позитивным фактором сегодняшнего дня является то, что риск срыва глобальной экономики в среднесрочный по продолжительности кризис осознается всеми крупными игроками, включая США. При этом Вашингтон активно использует угрозу эскалации политико-экономической конфронтации гибридного типа для выдавливания уступок из оппонентов. Но гарантированных рычагов управления этой эскалацией у США нет. Дискуссия вокруг программных предложений президента Путина в частности показала стремление значимых глобальных игроков оттянуть начало кризиса, переведя его в управляемое русло за счёт выработки единых правил игры на переходе к многополярному миру. И так называемая «новая Ялта» уже не выглядит полностью безнадёжным вариантом, хотя она вряд ли станет универсальным и долгосрочным инструментом решения возникающих проблем.

Дело в том, что глобальные игроки, представляющие «коллективный Запад», ещё не готовы принять новую систему отношений. В частности, признать за Россией не только право на влияние, но и право вето на решения и действия, затрагивающие её жизненно важные интересы. Именно этот момент для Запада наиболее болезненный, поскольку требует окончательного расставания с парадигмами прошлого.

Тем не менее отношение лидеров крупнейших государств мира к предстоящему «переходному периоду» отличается существенно большей зрелостью, нежели 5-7 лет назад, когда разговоры о «новой Ялте» считались признаком глубокой наивности. Но времена изменились, и сегодня приглашение государств-членов Совбеза ООН к обмену мнениями - уникальная возможность восстановить пространство диалога, которое практически полностью исчезло в мировой политике и последовательно разрушалось в пространстве мировой экономики.