Русский сын парагвайского народа
Какой бы стране они, оказавшиеся на чужбине, не служили, они всюду и всегда оставались патриотами своей Родины. История генерала Беляева - свидетельство тому. Помнить о ней нам было бы гоже сегодня, когда для России, обложенной западными санкциями, добрые отношения со странами Латинской Америки приобретают особенную ценность. С теми самыми странами, где о российских военных сохраняются самые лучшие воспоминания.
Великий исход
Париж - город неожиданный… Когда в списке участников конференции, на которой я выступал, появился парагваец по фамилии Дедов, я не мог не подойти к нему. Типичный латиноамериканец Дон Хорхе Дедов ни слова не говорил по-русски, однако охотно принялся рассказывать о своих русских корнях: его дед, белый офицер, приехал в Парагвай в тридцатых годах. История была прелюбопытная, учитывая тропическую экзотику на фоне русской эмиграции, но перерыв быстро закончился, и перед расставанием сеньор Дедов сказал мне всего четыре слова: «Герра де Чако. Беляев».
Прав был французский писатель и художник Жан Кокто: «История - это правда, которая становится ложью. Миф - это ложь, которая становится правдой». В судьбе Ивана Тимофеевича Беляева история и миф густо перемешались. Этот человек уже при жизни превратился в легенду. Даже старт его биографии был пронизан историей с большой буквы.
Шотландец Андрей Эллиот, потомок тамплиеров, принятый на русскую службу Екатериной II и ставший известным флотоводцем, был прадедом Беляева. Другой его прадед, генерал Леонтий Трефурт, служил адъютантом у Александра Суворова и отличился храбростью в Итальянском походе. Офицерами были и все родственники Ивана Тимофеевича, который родился - вот знак судьбы! - в казармах лейб-гвардии Измайловского полка. Казалось бы, и этот Беляев непременно станет военным.
Если бы не одно но: мальчик был близоруким. При этом Ванечка много читал, но не летописи сражений, а истории о жизни народов. А его первыми наставниками стали не военные, а этнографы и географы. Он слушал, порой в частном порядке, лекции выдающихся учёных. В частности, Петра Семёнова-Тян-Шанского и Сергея Ольденбургского, первый был другом родителей, второй - дальним родственником. С упоением изучал иностранные языки.
Но принадлежность к военному сословию не могла не сказаться. Так и не расстававшегося с очками Ивана, по рекомендациям коллег отца, командовавшего Кронштадтской крепостью, приняли в кадетское училище. Парадокс, но факт: долгое время Беляеву удавалось совмещать военную карьеру с увлечением этнографией. После поездки на Кавказ он издал книгу о самобытности народа хевсуров. Но начинается Германская война, и Иван Беляев отправляется на фронт.
Труса не праздновал, пулям не кланялся. И в 1915 году Беляева представляют к его первому Георгию. После Брусиловского прорыва , где Иван Тимофеевич командует дивизионом тяжёлых гаубиц, его производят в генерал-майоры. Казалось бы, ещё чуть-чуть - и Россия с её необъятными ресурсами выйдет победительницей из войны, названной историками Великой. Но под воздействием псевдолиберальной интеллигенции, вражеской пропаганды и саботажников из числа «пятой колонны» началось ускоренное разложение русской армии - под личиной демократии в стране с её беспомощными правителями внедрялась анархия.
Как истинный патриот и монархист, Беляев воспринял и демагогию Керенского, и цинизм большевиков не иначе, как предательство всего того, что было ему исконно дорого. Всего того, что он впитал с молоком матери.
«Патриотизм. Это означало для меня, что я люблю свою родину, что я не должен мириться ни с чем, пока не увижу её возрождения, - напишет Беляев. - Какая демократия окружает своих избранников ореолом, заставляющим русского видеть в Царе не жалкого исполнителя капризов своевольной и подкупленной черни, а эмблему чести, долга, глубокой веры в Бога, готового в свою очередь умереть за эти святыни, как солдат, как герой, как мученик!?»
Тогда многие офицеры искали свою правду на Дону, на Юге. Однако и Добровольческое дело оказывается проигрышным - Беляев до последнего снаряда прикрывал отход врангелевцев из Крыма, на корабль поднялся в числе последних. Десятки тысяч русских солдат вынуждены будут отправиться в изгнание: Турция, Балканы, Франция… Эмиграция в восприятии Беляева обретает не форму выживания в условиях трагического изгнания, а возможность сохранения национального естества. Спасения его во имя потомков.
«Неужели среди тысяч людей бывшей России не найдётся хотя бы одного бескорыстного патриота?.. Жалкой амбиции руководить толпой беженцев в интервенции с помощью германцев (это было пирамидальной глупостью) или американцев (грубое невежество и незнание истории) у меня не было, - исповедовался Беляев в своих "Записках русского изгнанника". - Я мечтал об одном: в море продажного разврата и растления я надеялся найти горсть героев, способных сохранить и взрастить те качества, которыми создавалась и стояла Россия… Я верил, что эта закваска, когда совершится полнота времён, когда успокоится взбаламученное море революции, сохранит в себе здоровые жизненные начала для будущего».
Русский рай
Беляев мечтал о таком месте на Земле, где бы «всё то святое, что создавала Русь, могло бы, как в Ковчеге, сохраниться до лучших времён».
Утопия? Нет, генерал-артиллерист прекрасно знает, что творит. Он ищет такого пристанища, где бы русские беженцы не растворялись в местном населении, а жили бы компактно, где бы инженеры не становились лакеями, ресторанными подавалами и таксистами, а кадровые военные - батраками и разнорабочими, где бы местные граждане не взирали на «русачей» как на людей второй категории, а смотрели бы на них с уважением и благодарностью.
Но существует ли такой «русский рай» на Земле, поражённой межклассовой ненавистью, охваченной экономическим кризисом и большевистским промыванием мозгов? «Да, есть!» - заявлял Беляев.
«Я знал Парагвай уже с детства, т.к. с семилетнего возраста увлекался индейцами, а 16-летним юношей мечтал о возрождении этой героической страны, задушенной завистниками, - точно так же, как зависть немцев, англичан и пр. давила Россию и не давала ей выбиться в политическом и культурном отношении вплоть до первой мировой войны. Страну, условия и население я знал прекрасно, с испанским языком был знаком…»
Так вспоминает о запуске кампании по переселению россиян на берега Параны Беляев. Он начинает с того, что вкладывает личные средства в издание в Париже газеты под своеобразным названием «Парагвай». Девизом её стали слова: «Европа не оправдала наших надежд. Наше будущее - Парагвай».
«Иван Беляев вовсе не являлся безответственным авантюристом, - объяснял мне в Париже потомок русских эмигрантов полковник французской армии и знаток истории Михаил Гардер. - Он прекрасно всё просчитал. Ведь большую часть беженцев составляли военные, плюс ещё технические кадры, интеллектуалы. После эскапады в Албании, когда в середине двадцатых сто врангелевцев во главе с генералом Кучуком Улагаем, кубанским шапсугом, разбили целую армию и привели к власти в Тиране короля Зогу, отважные русские воины более не были востребованы в Европе. А в Парагвае после сокрушительной войны с Бразилией, Аргентиной и Уругваем мужское население было уничтожено на девяносто процентов. Даже многожёнство власти официально разрешили… Так что, русские переселенцы пришлись там весьма кстати. Особенно - те, которые испытали горнило Первой мировой и Гражданской войн. Ведь Парагвай исподволь готовился к новым сражениям».
С небольшой группой единомышленников Беляев перебирается в Парагвай, где правительство оказывает всемерную помощь по приёму русских. Страна поражает бедностью. «Солдаты и полиция обычно носили ботинки в руках, а барышни близ моего дома надевали чулки и ботинки, чтобы появиться в центре обутыми, - вспоминал Беляев. - Трамваи и свет уже существовали…» Однако в Асунсьоне, где было целых пять автомобилей, русским предлагают работу по их специальностям. Беженцы становятся инженерами, профессорами университета, врачами, воинскими командирами. Самого генерала Беляева назначают в Военную школу преподавателем артиллерии, фортификации и французского языка, а затем - и членом генерального штаба парагвайской армии.
За первой русской волной из Европы приходит вторая. Скоро число россиян в Парагвае переваливает за три тысячи. Так близкая сердцу Беляева идея «Русского очага» начинает обретать очертания.
«Нужно сделать всё, чтобы сохранить и воспроизвести генофонд нации, чтобы дети или пусть внуки тех, кто сражался против большевизма, смогли вернуться в Россию, но не как мстители, а как мудрые советники, строители и новаторы», - призывал соотечественников Иван Тимофеевич.
Как истинный аристократ, он был свободен от корысти. Тем более что его юношеская мечта наконец-то сбылась. Беляев отправляется к индейцам. Правительство поручает русскому составить карту области Чако-Бореаль (северного Чако), которая располагалась в междуречье Парагвая и Пилькомайо. В этих краях, покрытых непроходимой сельвой, нога белого человека ещё не ступала. Два месяца в году почти при нулевой температуре идут проливные дожди, а остальное время стоит пятидесятиградусная жара, и ни одной капли небесной влаги. Змеи, ядовитые пауки, племена каннибалов…
За нефть, за Парагвай!
Эта территория, на которую претендовали одновременно Парагвай и Боливия, долгое время никому не была нужна. Но всё изменилось, когда в Чако обнаружили признаки запасов нефти.
На рубеже двадцатых и тридцатых Беляев предпринимает тринадцать экспедиций в Чако-Бореаль. Делает топографическую съёмку местности и документально закрепляет за Парагваем спорные территории. Но самое главное, дон Хуан Белайефф составляет карты, определяет на них колодцы и - что ещё важнее! - устанавливает добрые отношения с индейцами гуарани, разделёнными на множество племён. Рафинированный потомственный петербуржец осваивает языки маков и чамакоков, завоёвывает их доверие, они зовут его Элебук-Сильная Рука. Через считанные месяцы прекрасное знание русским генералом сельвы станет чуть ли не главным козырем Парагвая в войне.
В июне 1932 года Боливия напала на парагвайские форты в Чако - даже если войну ждут, она всё равно становится неожиданностью. А силы неравные: Боливия многократно превосходила Парагвай по численности и армии, и населения. Её вооружённые силы были оснащены танками, самолётами, дальнобойной артиллерией. Возглавляли боливийскую армию 120 немецких офицеров во главе с командующим генералом Гансом Кундтом и начальником штаба генералом фон Клюгом. Они намеревались фуражками парагвайцев закидать, но на их пути, как некогда в Европе, встали русские. Насмерть встали. Опять сошлись в кровавой схватке германцы и славяне.
Как сказал отправляющимся на фронт соотечественникам капитан Добровольческой армии Николай Корсаков, «Мы потеряли нашу любимую Россию, которая сейчас находится в руках большевиков. Все вы видите, как нас тепло приняли в Парагвае, и сейчас, когда эта страна переживает трудный момент, мы должны ей помочь. Так что же мы ждём, господа?»
Генерал Беляев, за голову которого боливийцы объявили вознаграждение в 1000 английских фунтов, возглавил генеральный штаб парагвайцев. Рядом с ним сражались 80 русских офицеров. Трое из них были начальниками штабов армий, один командовал дивизией, двенадцать - полками, а остальные - батальонами, эскадронами, ротами, батареями - Корсаков, Касьянов, Коринилович, Салазкин, Бутлеров (внук великого химика), Дедов, Чирков, Ширкин, Высоколан, Малютин, Канонников, Ходолей, Гольдшмидт, Орефьев-Серебряков… Русские проявляли массовый героизм. Взрывались последней гранатой, окружённые врагом. Шли в атаку в полный рост и накрывали пулемёт своим телом.
В джунглях немецкая артиллерия не могла прицельно бить по целям, танки, раскалённые солнцем, застревали в болотах, самолёты, лишённые из-за бездорожья доставок горючего, не летали. А воины Беляева, ведомые индейскими тропами, заходили противнику в тыл и громили его позиции.
Элебук-Сильная Рука окружал боливийцев минными полями, заставлял их, уроженцев высокогорья, отсиживаться в траншеях, где они тысячами гибли от болезней и тропических насекомых. В итоге русские генералы Иван Беляев и Николай Эрн так измотали наступающие части боливийцев, что Ганса Кундта отправили в отставку, а его немецкие офицеры попросту сбежали, бросив своих подчинённых на поле боя.
Парагвай победил, три четверти спорной территории отошли к нему - русские превратили тысячи босоногих крестьян в эффективную армию. И парагвайцы ответили благодарностью: и по сей день русская община пользуется авторитетом, в городах улицы и площади носят имена российских героев войны в Чако. «Если нельзя было спасти Россию, можно было спасти её честь», - таким было кредо Ивана Беляева. И, совершив это, он отошёл от воинских дел. Стал учёным. Возглавлял Национальный патронат по делам индейцев, выпускал журнал «Анналы Ассоциации индеанистских исследований Парагвая», создавал словари индейских наречий, основал театр, в котором аборигены-мака были актёрами… Добился признания гражданских прав индейцев гуарани. Их язык стал в Парагвае вторым государственным.
Иван Тимофеевич ушёл из жизни, когда ему исполнилось восемьдесят два. На проводы Элебука пришли в православный храм полуобнажённые индейцы с перьями на головах. Они забрали тело своего Белого Отца и похоронили его, согласно обычаю людей сельвы, на высоком помосте у притока Параны - её разлив не должен был беспокоить приёмного сына Парагвая, отстоявшего его независимость в войне за так и не найденную нефть.