«Братская» ГДР и антисоветское восстание июня 1953-го

Семьдесят один год назад по «восточному блоку», он же «социалистический лагерь», пробежала первая ощутимая трещина: случилось то, что в западной историографии именуется «восстанием 17 июня», в СССР и ГДР называли «фашистским путчем», а в постсоветской России так и не придумали однозначной идеологической оценки.

Гэдээровский майдан

Вот как описывал «события» корреспондент газеты «Правда» в ГДР Павел Наумов (переданное им в Москву информационное письмо, естественно, не предназначалось для публикации): «Советские войска появились на улицах Берлина рано утром 17 июня. Сначала они разъезжали по улицам, не препятствуя движению колонн. Демонстранты поначалу встречали их только свистом и рёвом, а когда страсти разгорелись, посыпались оскорбления.

Я неоднократно слышал: "русские свиньи!", "обезьяны!", причём эти оскорбления раздавались не только из колонн демонстрантов, но и с тротуаров, сплошь усеянных обывателями, боявшимися влиться в колонны. Рассказывают, что в отдельных случаях демонстранты набрасывались на советские грузовики с солдатами и даже на танки. В некоторых местах в советских солдат летели камни...

Бандиты перевернули на Александрплатц автомашину представителя "Совэкспортфильма" тов. Пронина вместе с ним... Примерно в то же время произошла битва между цепью народных полицейских, блокировавших здание правительства ГДР на Лейпцигштрассе, и путчистами. Полицейские отбивались дубинками. Их уже было совсем одолели, но подоспели советские танки, и от них толпа шарахнулась в стороны. Однако хулиганы успели выбить окна в первых этажах здания. Особенно много безобразий было на Александрплатц и около полицай-президиума. Там сплошь перевёртывали и поджигали автомашины».

«События 17 июня» не ограничивались столицей «первого государства рабочих и крестьян на немецкой земле» - Восточным Берлином. Беспорядки охватили практически всю республику - более 700 населённых пунктов, в том числе все крупные города и большинство окружных административных центров. В антиправительственных выступлениях приняло участие от одного до полутора миллионов граждан ГДР всех социальных слоёв и возрастов.

Словом, официальная советская историография, мягко говоря, лукавила, утверждая, что «успешную ликвидацию путча» в первую очередь обеспечил «энергичный отпор населения» (цитаты из БСЭ). Если население Восточной Германии и давало кому-то в те дни отпор, то совсем не противникам власти. Да и сам термин «путч» к «событиям 17 июня» совершенно не применим. Даже в советском его понимании.

Как и всегда в подобных случаях, организаторами «путча» власти объявили своих геополитических противников. «Благодаря их агентам и другим подкупленным личностям, которые массово засылались в ГДР, прежде всего из Западного Берлина, агрессивным силам немецкого и американского монополистического капитала удалось подвигнуть части населения на забастовку и на демонстрации в столице Берлине и некоторых населённых пунктах республики», - говорилось в постановлении пленума ЦК Социалистической единой партии Германии (СЕПГ), прошедшего 24-26 июля 1953 года.

Однако согласно рассекреченному после объединения Германии документу, в ноябре 1953 года министр государственной безопасности ГДР Эрнст Волльвебер констатировал: «Нам до сих пор не удалось выявить инспираторов и организаторов путча 17 июня». И немудрено. «Главное в ходе следственных действий - не выйти на самих себя».

В шуточном афоризме, который чаще приписывают Андрею Вышинскому, руководителю советской прокуратуры в 1935-1939 годах, была, как говорится, лишь доля шутки. Для восточногерманских властей риск выйти на самих себя в случае по-настоящему успешного следствия был не просто велик. Выход был неизбежен. По крайней мере, в том, что касается инспирации «путча».

Истоки и смысл антикоммунизма

Причины кризиса подробно изложены в секретном распоряжении Совета Министров СССР «О мерах по оздоровлению политической обстановки в ГДР» от 2 июня 1953 года. «Среди широких масс населения, в том числе среди рабочих, крестьян и интеллигенции, существует серьёзное недовольство проводимыми в ГДР политическими и хозяйственными мероприятиями, - говорится в этом документе. - Это находит наиболее явное выражение в массовом бегстве жителей ГДР в Западную Германию».

В подтверждение этого тезиса приведены цифры: с января 1951 года по апрель 1953-го в Западную Германию ушло 447 тысяч человек. Только за первые четыре месяца 1953 года - свыше 120 тысяч. Причём значительную часть бежавших из «первого государства рабочих и крестьян на немецкой земле» составляли, как подчёркивалось в документе, «трудовые элементы», то есть те самые рабочие и крестьяне, номинальные хозяева страны.

Мало того, согласно тому же источнику, в этом массовом побеге из «социалистического рая» активнейшее участие приняли «архангелы» (преимущественно, понятно, в низшем чине): «Из состава казарменной полиции сбежало в Западную Германию 8000 человек... Среди бежавших в Западную Германию в течение четырёх месяцев 1953 года имеется 2718 членов и кандидатов СЕПГ (правившая в ГДР Социалистическая единая партия Германии. - Авт.) и 2610 членов Союза свободной немецкой молодёжи (восточногерманский аналог комсомола. - Авт.)».

Советские вожди всё поняли верно: курс на форсирование строительства социализма, взятый в 1952 году руководством ГДР и одобренный Политбюро ЦК ВКП(б), объявлялся в распоряжении «неправильным в нынешних условиях» и подлежащим немедленному пересмотру.

К ошибкам, соответственно, были отнесены и проводившиеся в рамках этого курса мероприятия: «форсирование развития тяжёлой промышленности, не обеспеченной к тому же сырьём», «резкое ограничение частной инициативы, задевающее интересы широкого круга некрупных собственников как в городе, так и в деревне», «лишение продовольственных карточек всех частных предпринимателей и лиц свободной профессии», «поспешное создание сельскохозяйственных кооперативов при отсутствии необходимой для этого почвы в деревне»...

Все эти меры «привели к серьёзным затруднениям в области снабжения населения промышленными и продовольственными товарами, к резкому падению курса марки, к разорению большого количества мелких собственников-ремесленников, кустарей и др. и настроили значительные слои населения против существующей власти, - констатируется в распоряжении Совмина. - Дело дошло до того, что в настоящее время более 500 тыс. гектаров земли брошено и запущено, а бережливые немецкие крестьяне... массами стали бросать землю, своё хозяйство и перебираться в Западную Германию».

Кроме того, признавались «серьёзные ошибки в отношении духовенства, выразившиеся в недооценке влияния церкви среди широких масс населения и в грубом администрировании и репрессиях». Документ, кстати, мог быть и ещё более радикальным. В первоначальном проекте правительственного решения, подготовленном Лаврентием Берией (в то время - первый заместитель председателя Совета Министров СССР и министр внутренних дел) и поддержанном сперва главой правительства Георгием Маленковым, ошибочным назывался не ускоренный, а просто «курс на строительство социализма».

Другими словами, предлагалось вернуть чересчур разогнавшийся гэдээровский паровоз на прежние, «буржуазные» рельсы. Конечная цель этого проекта Берией особо не скрывалась - объединение двух Германий, ФРГ и ГДР, в одно пусть не социалистическое, но не враждебное СССР, нейтральное государство.

Номер, разумеется, не прошёл: бдительные товарищи по Политбюро быстро раскусили «капитулянтский смысл предложений Берии по германскому вопросу» (формулировка министра иностранных дел Вячеслава Молотова) и решительно их отвергли. Очень скоро «разоблачили» и самого Берию: 26 июня 1953 года всесильный глава советских спецслужб был смещён со всех постов и арестован.

Но и вариант-лайт, как видим, предусматривал резкое смягчение курса. Решение, заметим, было принято ещё до «событий 17 июня». Но не смогло их предотвратить. А в какой-то мере, пожалуй, даже ускорило.

Взрывное устройство

В ГДР «новый курс» был провозглашён 11 июня. О нём возвестила в своей передовице газета «Нойес Дойчланд» («Новая Германия») - орган ЦК СЕПГ. Крестьянам был обещан свободный выход из восточногерманских колхозов (сельскохозяйственных производственных кооперативов) с возвращением принудительно обобществлённой земли; политзаключённым - амнистия; предпринимателям - поддержка. В публикации также говорилось об ошибках, допущенных партией и правительством ГДР, - немыслимое ещё совсем недавно дело!

Но это не вызвало ожидаемого архитекторами «германской перестройки» эффекта. Эффект получился обратным: вместо благодарности к своим правителям восточные немцы преисполнились надежды на скорый крах режима. Мгновенно распространились слухи, что он зашатался и вот-вот падёт.

Вечером того же дня активист СЕПГ из коммуны Вендемарк (нынешняя земля Саксония-Анхальт) докладывал наверх: «Вся деревня пьёт в трактире за здоровье Аденауэра (канцлер ФРГ в 1949-1963 годах. - Авт.)». А члены находившегося в том же округе сельхозкооператива Леппин отказались от работы, мотивируя это тем, что «скоро всё равно придут американцы».

Ещё менее лоялистские настроения царили среди рабочих. Дело в том, что незадолго до «событий 17 июня» руководство ГДР приняло решение о десятипроцентном повышении норм выработки, издевательски объяснив это «инициативой рабочих» и назвав «патриотическим делом» и «важным шагом на пути к созданию основ социализма».

И без того невысокие зарплаты рабочих сократились в результате на 25-30 процентов, что, мягко говоря, не увеличило популярность режима среди восточногерманского пролетариата. Тем не менее, несмотря на «новый курс», решение не было отменено. Что, собственно, и послужило запалом для протестного взрыва.

Почему власти ГДР и их советские шефы, облагодетельствовав «новым курсом» крестьян и недобитую мелкую буржуазию, на рабочих, главную, по идее, социальную базу своей поддержки, махнули рукой? Это и по сей день остаётся загадкой.

Возможно, причина как раз в «базовости»: власти посчитали, что задобрить в первую очередь необходимо «социально чуждых» - свои же, дескать, и так никуда не денутся. Однако вопреки всем теоретическим расчётам, рабочие не продемонстрировали более высокого уровня «политической сознательности» по сравнению с другими слоями населения. И к тому же они оказались гораздо более политически активными.

15 июня делегация рабочих подъехала на грузовике к Дому министерств, резиденции Совета министров ГДР, и потребовала встречи с главой правительства Отто Гротеволем. Во встрече с самим премьером делегации отказали: его, мол, нет на месте. Но не отфутболили вовсе - вместо Гротеволя с рабочими встретился его референт. Посланцы рабочих масс передали чиновнику письмо с ультимативным требованием отменить повышение норм выработки к полудню следующего дня.

На следующий день, 16 июня, газета «Трибуна», орган подконтрольного властям Объединения свободных немецких профсоюзов, вышла со статьёй, в которой утверждалось, что решение о повышении норм было «совершенно правильным». Рабочие, передавшие свои требования правительству, восприняли это как ответ, и, по существу, так оно и было.

Впоследствии выяснилось, что послание берлинских рабочих было перенаправлено секретарю столичного комитета СЕПГ Бруно Бауму - именно он принял решение, спровоцировавшее массовые протесты. Баум заявил, что письмо является враждебной акцией, организаторы которой находятся в Западном Берлине. И что уступать ни в коем случае нельзя.

…Утром 16 июня рабочие вышли на улицы Восточного Берлина. Зачинщиками протеста стали строители новых корпусов больницы в берлинском районе Фридрихсхайн. Они шли по городу и, проходя мимо многочисленных берлинских стройплощадок, громко скандировали: «Коллеги, присоединяйтесь! Мы хотим быть свободными людьми».

В середине дня демонстранты, число которых стремительно росло, достигли Дома министерств. И растерявшиеся вожди ГДР дрогнули. Около 14:00 Хайнц Брандт, секретарь берлинского комитета СЕПГ, отвечавший за агитационную работу, вскарабкался на стол, поставленный перед входом в здание, и возгласил: «Мне поручено сообщить вам важное решение Политбюро: 10-процентное повышение норм следует отменить».

Но было уже поздно: уступка не успокоила, а лишь распалила толпу. Протестующие потребовали, чтобы им лично сообщил о капитуляции властей генеральный секретарь СЕПГ Вальтер Ульбрихт. Когда этого не произошло, они начали скандировать: «Долой правительство!»

Протестная активность шла по нарастающей. Всё более радикальными становились и лозунги. К концу дня зазвучали требования прекратить создание Национальной народной армии, провести свободные выборы и снять барьеры на пути объединения страны. В ночь с 16 на 17 июня на всех крупных предприятиях Восточного Берлина были сформированы стачечные комитеты для проведения всеобщей забастовки.

В ту же ночь руководители ГДР - Ульбрихт, Гротеволь и тогдашний министр госбезопасности Цайссер - встретились с верховным комиссаром СССР в Германии, послом СССР в ГДР Владимиром Семёновым и главнокомандующим Группой советских оккупационных войск Андреем Гречко. И взмолились о «братской помощи». Она-то и решила дело.

Обратная сторона фиаско

«Режим СЕПГ и, следовательно, ГДР были спасены исключительно Советской армией, - отмечают немецкие историки Илько-Саша Ковальчук и Штефан Волле в своём исследовании "Красная звезда над Германией". - На момент, когда оккупационные власти ввели военное положение, государственные органы ГДР были дезориентированы, а в некоторых случаях распущены».

17 июня протесты достигли кульминации. В этот день противники режима уже не только бастовали и скандировали лозунги, от слов они нередко переходили к «делу», к нападениям на представителей власти. Восставшими были атакованы в общей сложности около 250 административных зданий: полицейские участки, региональные управления Министерства госбезопасности, комитеты СЕПГ, муниципалитеты, тюрьмы... Было освобождено около 1400 заключённых.

В течение дня военное положение было объявлено в 167 из 217 округов республики (в Восточном Берлине это произошло в 10 утра). В результате к вечеру 17 июня антиправительственные выступления были в основном подавлены. При этом только в Берлин было введено около 600 советских танков. Всего же к операции были привлечены силы 20 дивизий группировки советских войск.

Точные данные о числе демонстрантов, погибших в ходе ликвидации «фашистского путча», отсутствуют. Зато количество арестованных и осуждённых «путчистов» известно более-менее точно. На конец января 1954 года их число составило 1526. Двое были приговорены к смертной казни, трое - к пожизненному заключению, 13 - на сроки 10-15 лет.

«Восстание стало неожиданностью для всех, в том числе и для противников режима СЕПГ, - отмечает немецкий еженедельник "Шпигель". - В результате у восставших не было ни руководства, ни стратегии. Советскому Союзу редко удавалось так легко подавить восстание в своей империи, как в ГДР в 1953 году».

Однако, если рассматривать события в исторической перспективе, то неорганизованность восставших, отмечают далее авторы этой публикации, оказалась, скорее, благом для немцев, избавила их от больших кровавых потерь: «В то время Москва, это несомненно, ни при каких обстоятельствах не допустила бы смены режима в контролируемой ими стране в центре Европы».

Тот же ретроспективный угол зрения приводит к ещё более парадоксальному выводу: не факт, что восстание окончилось поражением. Собственно, полное отсутствие шансов на смену режима не позволяет считать гэдээровский «майдан» проигрышем даже в сугубо политическом смысле. Чему быть, того не миновать. А в экономическом отношении это и вовсе можно расценивать как победу.

Уже в «дособытийном» распоряжении Совета Министров СССР от 2 июня 1953 года признавалось необходимым «оказание ГДР экономической помощи со стороны Советского Союза, особенно в области продовольственного снабжения». После подавления «путча» меры поддержки получили дальнейшее развитие.

В августе 1953-го Москва приняла решение прекратить с 1 января 1954 года взимание с побеждённой Германии военных репараций (большая часть этого бремени приходилась на советскую зону оккупации, то есть на ГДР). А ещё через год, в 1954-м, был отменён сам оккупационный режим: Группа советских оккупационных войск в Германии стала просто Группой советских войск. Это явилось огромным облегчением для экономики республики: согласно Потсдамским соглашениям, содержание оккупационных войск было обязанностью оккупированной страны. Соответствующие расходы ГДР составляли до 12 процентов поступлений в госбюджет.

В результате всех этих мер поддержки и разгрузки уровень жизни в ГДР резко вырос. Условно-ироничный титул «самого весёлого барака соцлагеря» в те годы носила Польша (позже так стали называть и Венгрию). Но самым сытым и благополучным «бараком», бесспорно, была Восточная Германия. Намного более сытым и благополучным, чем сам СССР.

В 1964 году в ГДР приходилось в год на человека до 75 кг мяса, у чехов - до 65, у поляков под 50, следующими шли венгры потом лишь Советский Союз. Ещё один парадокс социализма… И как-то Никита Хрущёв напрямую заявил Ульбрихту: «Вальтер, я не требую уравниловки, но поймите наше положение. Мы победители, мы разбили гитлеровскую Германию, и мы даём ГДР зерно и валютные товары, чтобы вы могли продать их за границей, купить себе мясо и обеспечить годовое его потребление в 75 кг на душу населения. А как вы заботитесь о нас?»

Но даже при такой заботе со стороны СССР, признавал Хрущёв, ГДР безнадёжно проигрывала Западной Германии соревнование по уровню жизни. Что заставляло Москву постоянно увеличивать объёмы помощи «витрине социализма».

При всей своей напускной простоватости Никита Сергеевич был далеко не глупым человеком и прекрасно видел, к чему ведут эти гонки на закорках у «старшего брата»: «Всегда русские да русские... Если такие иждивенческие настроения будут развиваться и дальше, если все будут надеяться, что русские дадут, что русские защитят, то это может печально кончиться для социалистического лагеря». Как в воду глядел.