Или самостийная, или ассоциированная а-ля Пуэрто-Рико Украина

О всемирно-историческом значении прошедших референдумов много напишут и уже начинают писать. Обещают навсегда запечатлеть соответствующие цифры в учебниках истории. Думаю, что с учётом не менее всемирно-исторических крымского референдума 2014 года, севастопольского референдума 2014 года, прошедших в том же году референдумов о независимости ДНР/ЛНР, а также будущих референдумов в Запорожье и на севере Запорожской области, вероятного харьковского, одесского, николаевского и прочих референдумов, детям придётся учить слишком много ничего не значащих цифр.

Референдумы по Победоносцеву

Да, сетевые хомяки восемь лет доказывали жителям Донбасса, что их не приняли в Россию одновременно с Крымом (Путин попросил не проводить референдум о вхождении в состав России) потому, что в Крыму по неким «секретным» опросам «за» было больше 90%, а у них только 80%  с хвостиком. Но нормальные, не обременённые комплексом истолкования тайных знаков, люди всегда знали, что есть правило признания итогов референдума. Чтобы быть признанным состоявшимся, он должен собрать не менее 50% зарегистрированных избирателей + 1 голос. Такая же доля от числа участников референдума принимает решение. То есть фактически решение принимается примерно 25% от числа зарегистрированных избирателей.

В некоторых странах существуют другие требования к наиболее принципиальным референдумам. Например, от конституционного референдума может требоваться собрать 2/3 избирателей, чтобы считаться состоявшимся, и решение его будет принято 2/3 голосов участников. Только в Швейцарии, где референдумы долгое время были одним из механизмов оперативного принятия решений на государственном и местном уровнях для некоторых (не всех) референдумов требовалось получить поддержку 50% зарегистрированных избирателей. Но даже в Швейцарии в последние десятилетия референдумы выводятся из оборота. Политические решения становятся слишком сложными, а политическое маневрирование слишком активным, чтобы дихотомией «да»/«нет» выстроить длительную политическую кампанию.

Ныне референдумы используются, в основном, для решения конституционных проблем (легализации текстов новых конституций), а также для определения судьбы спорных территорий (если оба претендующих государства согласны предоставить право решения народу спорной территории). При этом, если нет прямого запрета, либо слишком сильного противостояния в обществе по принципиальным вопросам, конституционные референдумы стараются заменять решениями парламентов.

Что же касается спорных территорий, то более-менее успешная серия референдумов была проведена после Первой мировой войны, когда победившая Антанта приняла решение, что границы государств должны пройти в соответствии с этническими границами. Там же, где два этноса слишком сильно перемешаны вопрос принадлежности к тому или иному государству должен решаться на референдуме. Только под надзором неангажированной Антанты эти референдумы и смогли дать настолько независимый результат, что (несмотря на поражение Германии в войне) только часть Силезии перешла к Польше, но большая часть осталась в составе Германии, также остался германским Рур, на который претендовала победившая Франция.

Таким образом, в актуальной политической практике референдумы проводятся тогда, когда властям определённого государства необходимо легализовать некое решение. Причём решение принимается независимо от результатов референдума, и если они ему не соответствуют, то их игнорируют. Так, например, настроенная против Brexit внутрипартийная группировка британских консерваторов требовала игнорировать результаты референдума о выходе Британии из ЕС. То, что её требование не было удовлетворено связано не с самим волеизъявлением, а с проигрышем противниками Brexit внутриэлитной схватки.

Куда засунули украинские референдумы 1991 года

Мы также помним историю с двумя украинскими референдумами 1991 года (о сохранении СССР), которые с интервалом в несколько месяцев дали диаметрально противоположные результаты (именно такие, какие были нужны власти в момент проведения соответствующего референдума). Ещё более интересна история украинского референдума 2000 года о внесении изменений в конституцию Украины, решения которого отказалась имплементировать Верховная Рада, несмотря на то, что по действовавшему тогда законодательству, они имели прямое действие и высшую силу по отношению к любым другим законодательным актам.

Рада просто указала на конституционную коллизию. Согласно конституции каждый депутат голосует самостоятельно, руководствуясь своей совестью и своим представлением о благе отечества, а нужного для имплементации количества голосов не набралось. Между тем конституционная процедура именно на Раду возлагала обязанность имплементировать результаты референдума в законодательство и Кучма, не чувствовавший за собой достаточной поддержки, не решился пойти на нарушение процедуры и просто издать указ о внесении поправок в Конституцию и проведения ещё одного референдума по утверждению нового основного закона. Только так можно было обойти саботаж парламента.

В этом случае мы вновь сталкиваемся с тем, что мнение народа, высказанное на референдуме является лишь одним из средств (механизмов), используемых во внутриэлитной схватке для усиления позиций той или иной группировки, но его результаты имеют значение лишь в том случае, если заинтересованная в них элитная группа обладает достаточной силой и волей, чтобы, опираясь на решения референдума, менять законодательство.

То есть, референдум важен не сам по себе, а как средство усиления позиции власти в целом или одной из элитных группировок по какому-то внутриполитическому или внешнеполитическому вопросу.

Именно с этой точки зрения и следует рассматривать результаты прошедших на освобождённых территориях референдумов. Подчеркну, что результаты и не могли быть другими – Россия в любом случае не собиралась покидать эти территории добровольно. Это было невозможно, не исходя из внутриполитической ситуации, не из требующих решения внешнеполитических проблем. Следовательно референдумы могли пройти только в том случае, если их результаты были предопределены.

Единственная и главная задача была обеспечить явку. С некоторыми трудностями здесь столкнулись только власти Херсонской области. К исходу третьего дня голосования им не хватало 1,5% до признания референдума состоявшимся. Но впереди было ещё два дня и было ясно, что вопрос будет решён. В конечном итоге в Херсонской области приняло участие в голосовании 76,86% от числа избирателей, за проголосовало 87,05%.

Я останавливаюсь на Херсонской области, поскольку традиционно в ней из всех юго-восточных были наиболее сильны позиции националистов. Она голосовала в целом, как Юго-Восток, но результат всегда был ближе к Западу Украины и Киеву, чем у других юго-восточных областей. Так что и сейчас результаты Донбасса и Запорожья должны были быть лучше, что и произошло.

Почему я говорю, что единственной задачей было обеспечить явку? Потому что результат референдума был технически предопределён. И не только потому, что территории контролировались российскими войсками и, как я уже сказал, Россия не собиралась оттуда уходить. Главным виновником высокого результата была сама Украина.

Киев не мог признать легитимность данных референдумов. Причём в данном случае проблему составляет не столько международное право, сколько внутренне украинское. Международного права давно уже нет. Ссылаться на него – дурновкусие. Даже дипломаты, вся деятельность которых базируется на примате международного права, на признании существования неких незыблемых норм, в последнее время избегают аргументировать свою позицию соответствующими ссылками.

Вместо международного  права – желание Вашингтона

Дело в том, что США последовательно уничтожали международное право последние тридцать лет, заменяя его даже не американским внутренним правом, а американской волей. С точки зрения Вашингтона, весь мир должен был руководствоваться сиюминутными желаниями США. В конечном итоге США международное право уничтожили.

В мире начало господствовать право сильного. Но дело в том, что нельзя уничтожить право для кого-то, оставив его для себя. Оно или есть, или его нет. Правила всегда одни для всех – это закон политики. Ещё один закон гласит, что даже самый сильный не может быть сильным всегда и везде. Он имеет слабости.

В результате США столкнулись с оппозицией. Вначале политической и информационной, затем финансово-экономической, а затем и военной. Мир раскололся на два блока: проамериканский и антиамериканский. Эти блоки находятся в стадии вялотекущей информационной и финансово-экономической войны, которая быстро переходит в стадию военного столкновения. Пока что военные конфликты происходят на территориях третьих стран (Сирия, Украина и т.д.), но и прямые столкновения России с НАТО, а Китая с США и его азиатскими союзниками уже рассматриваются как текущая возможность. Война не предполагает правил. Международное право создаётся победителем после войны и действует между войнами. Действует до тех пор, пока все великие державы согласны с его нормами и добровольно им следуют, принуждая к тому же остальной мир.

В ситуации отсутствия международного права американский блок никогда не признает наши решения, а нам будет абсолютно всё равно, что они признают, а что нет. В такой ситуации играет роль лишь возможность и необходимость занять и удержать территории.

Референдумы как вопрос выживания

Невозможность для Киева признать данные референдумов (как, кстати, и крымский) проистекала из его внутреннего законодательства, а также обязательств, как члена проамериканского блока. Конституция Украины определяет, что любые территориальные изменения (принятие в состав и передача другим государствам любых территорий) происходят лишь по решению общенационального референдума. То есть, для внутриукраинской легитимации подобного решения необходимо провести референдум не в отдельной области, а по всей территории Украины, и только его согласие на отказ от территорий даст украинской власти право технически оформить соответствующие документы.

Кроме того, Украина, как член проамериканского блока, была заточена на войну с Россией и, наряду со странами ЕС и США, требовала от Москвы полной и безоговорочной капитуляции.

Вывод войск со всех территорий, включая Крым, после чего переговоры о репарациях в пользу Украины – таково было предварительное условие Киева и Запада для начала переговоров о мире. Естественно Россия не собиралась на таких условиях не то что садиться за стол переговоров, даже официальные предварительные консультации вести.

Всё это вместе привело к тому, что украинская власть призвала своих сторонников к отказу от участия в референдуме, заявив, что сам факт участия будет расцениваться Киевом, как государственная измена. В этих условиях, любой, проголосовавший на референдуме, рисковал (в случае возвращения Украины) стать жертвой карателей, которые, как показали события на Харьковщине, не морочат себе голову арестом, обвинением, судебным процессом, вступившим в законную силу приговором. Они просто расстреливают на месте любого из тех, кто проживал на территории, занимавшейся российскими войсками. Кто виновен, а кто нет, они определяют на глазок или по доносу соседей. Соответственно для жителей освобождённых территорий результаты референдума были вопросом выживания.

Выбор не велик: либо на свободу с Москвой, либо в застенки Киева

Но чего же хотела добиться этими референдумами Москва? Некоторые говорят: хотели, чтобы жители почувствовали свою сопричастность. Возможно это и рассматривалось, как вероятный побочный эффект референдумов. Но, как было сказано, Украина своими действиями и поведением, продиктованными избранной ею внешнеполитической линией, а также установившимся внутри страны режимом террористической диктатуры, заранее сделала жителей освобождённых территорий сопричастными, огульно обвинив их всех в «пособничестве агрессору». Выбор был не велик – либо в Россию, либо угроза смерти или тюрьмы и поражения в правах.

Иные говорят, что хотели узнать мнение населения. Я мыслю по-иному: не будучи уверенными в результате, никто бы не проводил референдумы. Только представьте себе, как бы мы выглядели, если бы вдруг жители даже не всей Херсонской области, а всего лишь одного небольшого района, пусть и минимальным большинством, проголосовали бы за то, чтобы остаться в составе Украины. Как бы мы в таком случае уважали волю народа, высказанную на референдуме? И как долго бы этот казус использовала против нас враждебная пропаганда. Поэтому в данном вопросе никаких случайностей не должно было быть.

Политические провалы значительно опаснее военных катастроф. Их последствия устранять сложнее. Поэтому политические акции готовятся более скрупулёзно – с многократными гарантиями исключающими любую случайность.

Уверен, что цель Кремля лежала в геополитической плоскости и выходила далеко за пределы текущего украинского конфликта. Рано или поздно боевые действия на Украине нужно заканчивать. Для этого необходим какой-то формат послевоенного мира. На первом этапе СВО предполагали, что в Киеве быстро сменится власть, что даст нам возможность заключить устраивающий нас договор с новой властью. На втором этапе пытались убедить Зеленского признать утрату некоторых территорий (о конкретных границах, можно было поторговаться, не подлежали пересмотру только статусы Крыма и Донбасса), согласиться на полный нейтралитет, вывод западных советников, разоружение, денацификацию, свободные выборы под российским контролем, оставив в обмен украинскому государству жизнь и довольно большую территорию.

Понятно, что на это предложение также должен был согласиться Запад. Оно было компромиссным по сравнению с декабрьским прошлого года требованием убрать НАТО в границы 1997 года, нейтрализовав всю Восточную Европу. Запад ответил вышеупомянутым ультиматумом о полном выводе российских войск (в том числе из Крыма), о репарациях и начал публично обсуждать перспективы победы над Россией на поле боя и её раздела на несколько государств.

Вот на этот ультиматум Запада и последовал ответ в виде референдумов и присоединения к России освобождённых территорий. Этот ответ был дополнен частичной мобилизацией, демонстрирующей готовность Кремля не только продолжить боевые действия, но и увеличить их размах и интенсивность. Путин показал Западу, что отрезал себе пути к отступлению: теоретически можно вывести войска с украинских территорий, но ни один российский политик не рискнёт заявить о необходимости отдать российские территории (разве что враг будет в ворота Кремля стучаться, а воевать будет уже нечем).

Украина затрещала по всем швам

Более того, Западу прозрачно намекнули, что это не последние референдумы. Украина может территориально ужиматься и дальше, пока не исчезнет совсем. Первый результат уже получен – в Галиции заявили о намерении провести референдум о присоединении к Польше. Украина затрещала по швам. США ответили давно подготовленным взрывом на газопроводах и затаились, решая стоит ли идти ва-банк и переходить к следующему этапу поднятия ставок, предполагающему ядерную конфронтацию на Украине.

Пока что переговоры о мире на новых условиях возможны. Об этом открыто говорит Кремль, подчёркивая словосочетание «новые условия». США явно хотели бы продолжить конфронтацию – им отступать некуда и они рассчитывают, что заставят таки Россию надорваться. Вопрос в том насколько послушной окажется Европа, которую взрывом газопроводов лишили шансов на дешёвый газ даже в случае сепаратного мира с Россией. Так думают американцы. Но европейцы знают, что в случае полноценного компромиссного мира за счёт Украины, пока Германия будет ремонтировать «СП» и «СП-2», Россия может задействовать для обеспечения Европы газом ГТС Украины, вполне справлявшуюся с этой задачей до прихода Ющенко к власти и начала американской эры в украинской политике.

Пока что ЕС твердит о новом пакете санкций в отношении России, но повторяю, что окончательные решения о продолжении войны или переходу к полноценным мирным переговорам по линии Россия-Запад ещё на Западе не приняты. Вопрос решится окончательно в течение одного-двух месяцев, если американцы не учудят какую-нибудь провокацию раньше.

Вопрос: обязательны ли были для обеспечения этой сложной, длинной и опасной внешнеполитической игры референдумы? Нет, не обязательны. Можно было просто объявить о присоединении соответствующих территорий к России. Американцы бы так и сделали – они любят демонстрировать силу и действовать, опираясь на право силы. Мы тоже этому быстро учимся.

Почему в этот раз решили опереться на народовластие? Думаю, что, во-первых, сыграла роль приверженность бюрократии прецеденту. Либералы называют государственную бюрократию косной. На деле она является хранительницей политических традиций. Раз Крым и Севастополь входили в состав России на основаниях референдумов, то зачем для новых территорий новый огород городить – референдумы вполне сойдут. Во-вторых, в референдумах есть ещё один, укрепляющий российскую позицию, момент: как международное, так и внутреннее право современных стран базируется на принципе: «кто назначал, тот и увольняет». То есть, если на российскую делегацию на переговорах начнут давить с требованием уступить Херсон или Запорожье, она заявит, что ни президент России, ни Федеральное собрание не в силах отменить волю народа, выраженную на референдуме.

У этого принципа, правда, как и у любого другого, есть вторая сторона. Если ты вошёл в состав РФ на основании референдума, то теоретически и выйти имеешь право на том же основании. Этот принцип противоречит Конституции России, декларирующей абсолютное равенство регионов в правах. Но мы понимаем, что референдум о выходе из состава России в данных регионах можно будет провести только в том случае, если Россия потеряет над ними военно-политический контроль. Если такое когда-нибудь произойдёт, то надобности в референдуме не будет, будет вновь действовать право сильного.

Реальные бонусы от проведения референдумов и эвентуальные угрозы с ними связанные слишком малы, чтобы ими можно было пренебречь в исторической оценке данного события. Надо понимать простую вещь: референдумы являются не причиной принятия решений о присоединении территорий, а механизмом реализации заранее принятых решений. Реальное же значение для истории имеет не механизм (можно было использовать другой), а само решение.

Так вот, отказ России от концепции признание территориальной целостности Украины (за пределами Крыма и Донбасса) действительно имеет историческое значение. Политических препятствий для полной ликвидации украинской государственности для Кремля больше не существует. В дальнейшем роль будут играть только технические возможности, включая способность российского общества (человеческого ресурса России) долго выдерживать нарастающее психологическое напряжение конфликта.

Ставки сделаны.