Суд чести над победителями

После 1945 года миллионы победителей фашизма возвращались из Европы к пусть и разрушенным, но таким родным очагам внутренне раскрепощенными. После столь сурового испытания их уже ничего не страшило: ни перспектива тяжелого труда, ни быстро набиравшая силу «холодная война» с Западом, ни заговоры «врагов народа», о которых последние четверть века не переставала шуметь пропаганда. Но с кремлевского Олимпа уже надвигалась очередная «черная туча»: чрезмерный оптимизм народа-победителя казался вождю очень подозрительным и даже опасным для основ власти.

Сталинские заморозки

Первым свидетельством заморозков позднего сталинизма стало печально знаменитое постановление ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград», наотмашь ударившее по Анне Ахматовой, Михаилу Зощенко, по целому отряду писателей и поэтов, названных в постановлении «пошляками и подонками литературы». А вторым актом идеологического закручивания гаек - так называемое дело «КР». Весной 1947 года его фигурантами оказались известные в профессиональных кругах микробиологи член-корреспондент Академии медицинских наук Н.Г. Клюева и профессор И.Г. Роскин, передавшие американцам, кстати, с согласия компетентных органов, некоторые лечебные препараты и результаты научных исследований, что послужило поводом для разжигания кампании по борьбе с «космополитизмом».

Именно в ходе раскрутки дела «КР» режимом была впервые опробована такая форма «мягких» репрессий, как предание виновных так называемому суду чести. В соответствии с совместным постановлением Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б) от 28 марта 1947 года, подписанным И.В. Сталиным и А.А. Ждановым, подобные общественные суды были созданы во всех министерствах и центральных ведомствах.

Эта кампания не миновала и Министерство Вооруженных Сил. В стане сухопутчиков главный удар был нанесен по маршалу Г.К. Жукову. Авиаторов заставили «откупиться» фигурой главного маршала авиации А.А. Новикова. За моряков ответили адмирал флота Николай Герасимович Кузнецов и несколько других флотоводцев, стоявших на капитанском мостике советского ВМФ в годы войны.

Нарком и одновременно главком ВМФ своей компетентностью, независимым характером и нежеланием угодничать явно диссонировал со сталинским окружением и вызывал большое раздражение у стареющего вождя и его окружения. Когда по окончании войны заместитель Сталина по Наркомату обороны Н.А. Булганин предложил план реорганизации системы управления вооруженными силами, при которой права наркома ВМФ значительно сокращались, адмирал аргументированно выступил против, хотя понимал, что булганинский план до последней запятой составлен по указаниям Сталина.

Намеченное в главном кремлевском кабинете все же было проведено в жизнь. В марте 1946 г. самостоятельный Наркомат ВМФ был упразднен, флот переподчинен вновь созданному Министерству Вооруженных Сил, а сам Кузнецов из членов правительства стал одним из заместителей министра вооруженных сил - главнокомандующим ВМС. Не секрет, что ликвидация Наркомата ВМФ была продиктована еще и желанием ближайшего окружения вождя понизить служебный статус Кузнецова, лишив тем самым права личного доклада первому лицу государства.

Последней каплей, переполнившей чашу терпения вождя, стали возражения главкома ВМС против наметок первой послевоенной кораблестроительной программы. Высказываясь за более сбалансированный подход к развитию флота и глядя тем самым далеко вперед, Кузнецов настаивал на проектировании и закладке авианосцев, считая, что за ними и за подводными лодками - будущее. Сталин же с 1930-х годов отдавал предпочтение линкорам и тяжелым крейсерам с мощным артиллерийским вооружением. «Почему, Кузнецов, ты все время ругаешься со мной? Ведь органы уже давно просят у меня разрешения тобой заняться…» - как-то спросил Сталин. Чего было в этих словах больше: желания предостеречь или скрытой угрозы?

И едва завершилась полемика вокруг кораблестроительной программы, Кузнецова немедля убрали: уже в марте 1947 года он оказался в Ленинграде на незначительной должности начальника управления военно-морских вузов.

А менее чем через год над группой адмиралов во главе с Николаем Герасимовичем было устроено показательное судилище.

Был бы человек, а статья - найдется

Началось с традиционного для «охоты на ведьм» повода: некто капитан 1-го ранга В.И. Алферов, научный сотрудник НИИ минно-торпедного управления ВМС, уловив политические ветры, повеявшие над страной, написал на Кузнецова донос. Адресатом стал министр Вооруженных Сил СССР маршал Н.А. Булганин, только и ждавший повода, чтобы насолить строптивому моряку. Так что пасквиль Алферова пришелся как нельзя кстати.

Получив оформленный в нужном духе доклад главы военного ведомства, Сталин дал указание привлечь Кузнецова к суду чести. 19 декабря 1947 года он подписал постановление, в соответствии с которым, кроме бывшего наркома ВМФ, к общественному разбирательству были привлечены еще три адмирала - бывший всю войну заместителем наркома Л.М. Галлер и бывшие начальники Главного Морского штаба В.А. Алафузов и Г.А. Степанов, то есть элита советского флота.

Обвинение сводилось к антипатриотическому преклонению перед иностранным вооружением и передаче бывшим союзникам -  англичанам немецкой акустической торпеды, чертежей отечественной торпеды высокого бомбометания, некоторых образцов артиллерийского вооружения и топографических карт Севастополя и отдельных районов Дальнего Востока.

12 января 1948 года открылось судебное заседание. Адмирал Кузнецов и его товарищи по процессу пытались донести до сведения суда, что предъявленные им обвинения не имеют под собой никакой разумной почвы. Скажем, карта Севастополя. Ее невозможно было не передать англичанам и американцам, поскольку по решению советского руководства севастопольские бухты использовались кораблями союзников во время Крымской конференции в феврале 1945 года. Причем все меры предосторожности были выполнены - союзникам передали специальную карту, то есть без указания береговых объектов. Таким же абсурдным было обвинение и в передаче карты Северных Курил. Не передать ее Главный штаб флота тоже не мог, поскольку в войне с Японией в августе-сентябре 1945 года американцы выполняли важные для советского ВМФ союзнические задачи в акватории Тихого океана.

Аналогична ситуация и с передачей союзникам якобы секретной техники и вооружения. Немецкую торпеду с потопленной подводной лодки передали Великобритании с согласия самого Сталина, который дал на этот счет обещание У. Черчиллю, что и было зафиксировано в переписке глав государств.

Но Кузнецов не был новичком в политике, и, конечно, даже не пытался довести эту информацию до сведения суда, хорошо понимая, что попытка разделить ответственность с вождем лишь усугубит положение подсудимых.

Не выдерживают никакой критики и обвинения в передаче якобы «сверхсекретных» чертежей. На самом деле это были чертежи крайне неэффективной торпеды, купленной СССР у Италии и уже снятой с вооружения.

Сведение счетов

Тем не менее, выполняя политический заказ, члены суда вслед за председательствующим маршалом Говоровым пытались любой ценой доказать, что карты и образцы вооружения, которые были переданы союзникам, в силу секретности представляли большую ценность, что факт их передачи фактически означает измену Родине. «Мы считали весь суд какой-то гнусной комедией, так как ни один из привлеченных к этому "суду" адмиралов ни в чем не был виновен», - такую оценку позднее дал присутствовавший в зале заседаний адмирал Ю.А. Пантелеев, служивший в те дни начальником оперативного управления Главного штаба ВМС.

Но то была опасная «комедия». Сталинская режиссура была выстроена детально. Обвинения сыпались, как из рога изобилия, а все реплики были выверены. По ходу суда его инициаторам удалось «сломать» большинство экспертов, от первоначальных показаний отказались даже многие свидетели защиты, по существу примкнувшие к лагерю обвинителей, - заместитель начальника Минно-торпедного управления контр-адмирал К.И. Сокольский, начальник факультета Военно-морской академии кораблестроения и вооружения им. А.Н. Крылова контр-адмирал В.В. Чистосердов, председатель Научно-технического комитета ВМФ вице-адмирал М.И. Акулин, главный артиллерист ВМФ капитан 1-го ранга А.А. Сагоян.

Лишь один из свидетелей защиты - начальник Минно-торпедного управления ВМС контр-адмирал Н.И. Шибаев сохранил верность правде и офицерской чести: и на предварительном следствии, и на суде он давал объективные показания. В результате он был снят с должности еще до начала процесса.

Но, увы, это было единственное исключение. Остальные же лица,  вовлеченные в разбирательство, тщились доказать, что деятельность четырех адмиралов носила антигосударственный характер и способствовала подрыву обороноспособности страны.

Особо выделялся вице-адмирал Кулаков, которому была отведена роль общественного обвинителя. Не исключено, что Кулаков (как и Булганин) тоже мстил Кузнецову. В марте 1944 года постановлением ГКО за плохую организацию набеговой операции и потерю трех эсминцев он был снят с должности члена военного совета Черноморского флота и понижен в звании с контр-адмирала до капитана 1-го ранга. Представление о наказании Кулакова подписал Кузнецов. И высокопоставленный политработник поспешил взять реванш. Он требовал как можно строже наказать адмиралов, «потерявших бдительность и опозоривших советский флот». С трибуны то и дело раздавались формулировки: «преклонение перед Западом», «лизоблюдство», «раболепие».

«Мы обвиняем адмирала флота Кузнецова, - пылал праведным гневом Кулаков, - в том, что, преклоняясь перед иностранщиной, барски-пренебрежительно относясь к интересам советского государства, не вникая в существо дела, он самовольно, без ведома советского правительства, разрешил передачу английским и американским миссиям ряда ценных секретных сведений об отечественном вооружении, составляющем государственную тайну и приоритет советского ВМФ в области высотного торпедометания и артиллерийского вооружения. Мы обвиняем адмиралов Галлера, Алафузова и Степанова в том, что, раболепствуя перед иностранщиной, они поступились интересами нашей Родины.., нанесли серьезный ущерб нашему государству и боевой мощи советского ВМФ». Но апофеозом стало обвинение в том, будто боевые адмиралы, «потеряв чувство национальной гордости и политической зоркости, оказались на поводу иностранных разведок и пошли на национальное уничижение».

То есть служебные упреки постепенно подменялись политическими - это была самая настоящая «адская смесь», такой состав преступления, за который ни одно самое суровое наказание уже не казалось суду избыточным.

Сталинская судебная режиссура предусмотрела даже эффектную паузу, за умение держать которую всегда ценили актеров. Когда заседание завершилось, был объявлен перерыв, чтобы судьи могли вынести свой вердикт. Подсудимых успели накормить обедом, смогли перекурить и обменяться мнениями. Но пауза затягивалась…

Впрочем, для посвященных никакой загадки не существовало - председательствующий поехал в Кремль, чтобы получить указание, каким именно должен быть приговор. Наконец маршал Говоров вернулся. Решение, продиктованное вождем, гласило: ходатайствовать перед Советом Министров о передаче дела в Военную коллегию Верховного суда СССР.

Под председательством Ульриха

Когда был закончен первый акт драматического действа под названием «суд чести над адмиралами», сценические подмостки для продолжения спектакля перенесли в другое место. Второй акт проходил уже по новому адресу - Никольская улица, дом 23. Сегодня здесь располагается Мосгорвоенкомат, а в 1948 году в этом здании заседала Военная коллегия.

13 февраля 1948 года адмиралов вызвали в Главкомат ВМС и пока еще без конвоя в одной автомашине направили на Никольскую. Здесь их по очереди стали вызывать в небольшой зал, где члены Военной коллегии во главе с генерал-полковником юстиции В.В. Ульрихом допрашивали подсудимых. Задавали те же самые вопросы, что и на суде чести. «Никто не ссылался на соседа, и каждый готов был принять на себя полную ответственность», - вспоминал Н.Г. Кузнецов.

От себя добавим, что Николай Герасимович, как бывший нарком, считал себя ответственным за действия подчиненных и настоятельно просил Галлера, Алафузова и Степанова ссылаться на то, что и чертежи, и торпеда, и карты были переданы с его разрешения.

- Не слишком ли, Николай Герасимович, вы рискуете? - спросил адмирал Алафузов. - Похоже, что «охота» идет именно на вас.

- Я - нарком, и мне за все отвечать. Если в этом деле и есть чья-то вина, то не ваша, - был ответ.

Неискушенные в юридических тонкостях, моряки и сами, судя по всему, не заметили, что суд, в общем-то, уже начался, театр абсурда продолжался. Причем следователи четко вели линию на обвинение адмиралов в антигосударственной деятельности.

Ничего хорошего не сулило и участие Ульриха в процессе, который в тридцатые годы приговорил к расстрелу тысячи политических противников Сталина, включая представителей так называемой  ленинской гвардии - Каменева, Зиновьева, Бухарина, Серебрякова, Крестинского, а также крупных военачальников - Тухачевского, Уборевича и Якира.

...Председатель Военной коллегии листал странички дела и лениво позевывал. Кузнецов вспоминал: «Разве его могли вывести из равновесия такие фигуры, как мы! Он видывал здесь и людей покрупнее, и дела посерьезнее… Позднее, продумывая этот процесс до деталей, я пришел к выводу, что Ульрих - это слепое орудие в руках вышестоящих органов. Ничего вразумительного он нам не предъявил».

Следствие и суд закончились в течение одного дня, но точно так же, как перед вынесением приговора судом чести, здесь тоже возникла большая тягостная пауза. Куда ездил Ульрих, зачем ездил - очевидно. Антракт, правда, затянулся. В Кремле почему-то не очень спешили.

Лишь около двух часов ночи, вспоминал Кузнецов, подсудимых по очереди стали вызывать в зал заседаний и в отсеке за высокими прочными перилами расставлять по новому порядку - Алафузов, Степанов, Галлер, Кузнецов. Адмиралы, конечно, сохраняли внешнее спокойствие, но неизвестность предстоящего тяготила.

«Встать», - раздалась тихая, даже какая-то будничная команда, и на возвышении появилась фигура Ульриха. Началось чтение приговора. Алафузова и Степанова приговорили к 10 годам лишения свободы каждого. «Я прикинул: начали с младшего по должности, я - старший, - вспоминал Кузнецов. - Если начинают с 10 лет, то мне, пожалуй, грозит и "вышка"». Но вот Ульрих доходит до Галлера. Льву Михайловичу присудили 4 года лагерей. Кузнецов подумал: «Видимо, мне тоже - четыре. На четверых - 28 лет...»

Но наш вождь, вероятно, решил, что бывшему наркому достаточно будет публичного избиения. Суд постановил: уголовному преследованию Кузнецова не подвергать, а снять с должности и понизить в воинском звании на три ступени - до контр-адмирала. «Вот что сделала записка карьериста Алферова и пакость Булганина», - напишет позже Кузнецов.

После команды «Решение суда исполнить!» Николая Герасимовича оставили в зале суда, а троих адмиралов увели под конвоем. Кузнецов очень переживал за своих товарищей, но ничего не мог сделать, чтобы хоть как-то облегчить их судьбу.

А она была жестокой. Если адмиралы Степанов и Алафузов поплатились силами и здоровьем, то Галлер умер в заключении. Судя по некоторым сведениям, Лев Михайлович и не надеялся выйти из тюрьмы. Многих его боевых товарищей еще по Императорскому флоту репрессировали в 1930-е годы, и он, как представитель старого офицерства, хорошо знал, что представителей этой служивой касты Сталин редко выпускал из тюрем и лагерей.

Разжалованного до контр-адмирала Кузнецова вскоре направили на Дальний Восток - в заместители по военно-морским делам к командующему войсками Дальнего Востока маршалу Р.Я. Малиновскому. Здесь, на Тихоокеанском флоте, которым Николай Герасимович командовал еще до войны, его встретили тепло, морально поддержали. Не пройдет и двух с половиной лет, как Сталин совершит административный кульбит на 180 градусов: Кузнецов вновь встанет во главе флота, теперь уже в должности военно-морского министра. И это еще раз подтверждает, что наказание, которому были подвергнуты адмиралы, носило политический характер. Надо было как следует припугнуть тех, кто надышался воздухом победы.