Маршал Кулик. «Кадровая ошибка» Сталина

Почти в самом начале Великой Отечественной войны на стол секретаря ЦК ВКП(б) Г.М. Маленкова, отвечавшего в партии за кадровую политику, легло письмо начальника 3-го управления Наркомата обороны СССР (военной контрразведки) майора госбезопасности А.Н. Михеева. Оно имело гриф «Совершенно секретно», поскольку касалось личности заместителя народного комиссара обороны Маршала Советского Союза Г.И. Кулика.

Полководец в лаптях

Прежде всего документ уличал Кулика, члена ВКП(б) с ноября 1917 года, в давних связях с эсерами. По мнению начальника военной контрразведки, явно «шпионским» было и родственное окружение Кулика. Первая жена Григория Ивановича происходила из кулацкой семьи. Отец второй, граф Симонич, предводительствовал дворянством в Царстве Польском, руководил отделом царской контрразведки, за что и был расстрелян ВЧК в 1919 году.

К «гнилым» родственным связям Кулика добавились обвинения во вредительстве. «По агентурным и официальным данным устанавливается, - докладывали в июле 1941 года контрразведчики, - что Кулик Г.И., будучи начальником Главного артиллерийского управления КА, проводил вредительскую деятельность, направленную на срыв обеспечения Красной Армии всеми видами вооружения».

Порядка в Главном артуправлении (ГАУ) и впрямь недоставало. Но не потому, что там засели некие заговорщики. Причины были куда банальнее: на смену сгинувшим в вихре репрессий талантливым военачальникам пришли сталинские выдвиженцы, многие из которых не отличались военными способностями.

Кулик был одним из них. Начальником ГАУ он стал, возвратившись из Испании, при этом держался заносчиво, хотя особых оснований к тому не имел. Главный маршал артиллерии Н.Н. Воронов считал, что «Г.И. Кулик был человеком малоорганизованным, много мнившим о себе, считавшим все свои действия непогрешимыми. Часто было трудно понять, чего он хочет, чего добивается».

Мнение Н.Н. Воронова разделял и Г.К. Жуков. Впервые он столкнулся с Куликом на Халхин-Голе, куда замнаркома прибыл то ли для помощи, то ли как контролер. Тогда командовавший войсками комкор не позволил Кулику вмешиваться в управление войсками, считая его некомпетентным. «Я не могу отметить какую-либо полезную работу с его стороны», - напрямую ответил Жуков на вопрос Сталина, как помогал ему Кулик.

В воспоминаниях маршала Жукова есть и иные свидетельства того, насколько Григорий Иванович безнадежно отстал от требований современной войны. На совещании высшего руксостава Красной Армии в декабре 1940 года даже Сталин осудил отсталость его взглядов на использование бронетанковой техники: Кулик предложил не торопиться с формированием танковых и механизированных корпусов, а танки небольшими частями использовать только для непосредственной поддержки пехоты. Более того, именно по «авторитетному» предложению Кулика, как считал Жуков, накануне войны были сняты с производства 45- и 76,2-мм пушки, выпуск которых с большим трудом пришлось налаживать уже в ходе войны. Не сумел оценить Кулик и такое мощное реактивное оружие, как БМ-13 («Катюша»).

Документ, поступивший секретарю ЦК Маленкову из контрразведки, явно подводил к выводу, что все это далеко не случайно. Арестованный сразу после начала войны заместитель Кулика Г.К. Савченко на допросе показал, что еще в начале 1938 года маршал заявил ему, что советская власть уже не та, которую он в свое время защищал, и в дальнейшем «он эту власть защищать не намерен». При этом, по словам Савченко, маршал уповал на войну с Германией как на единственный реальный фактор, который способен помочь изменить существующее положение в стране, и потребовал вести дела в Артиллерийском управлении так, «чтобы обеспечить поражение Красной Армии».

Лыком в строку стало и поведение Кулика в первые недели войны. В первый же день, 22 июня, Сталин приказал ему и маршалу Б.М. Шапошникову выехать на Западный фронт, чтобы помочь растерявшемуся командованию разобраться в обстановке. На месте московские эмиссары разделились: Шапошников остался в штабе фронта, а Кулик убыл в 10-ю армию. И бесследно пропал. Из Москвы в штаб Западного фронта шли непрерывные указания найти его: не хватало еще, чтобы в плен немцам попал замнаркома обороны...

Позднее выяснилось, что Кулик вместе с группой командиров 10-й армии, оказавшись в тылу у немцев, перешел на нелегальное положение, чтобы пробиваться на восток, к линии фронта. Позднее недруги пустили слух, будто Григорий Иванович топал по белорусским лесам в лаптях и крестьянском армяке, «трусливо сбросив маршальский мундир». В конце концов, маршалу удалось выйти из окружения. Тогда-то и появилась на свет справка майора госбезопасности Михеева. «Считаю необходимым Кулика арестовать», - так подытожил свое донесение секретарю ЦК начальник военной контрразведки.

Спецпаек уполномоченного Ставки

Обстановка складывалась для Григория Ивановича очень тревожная. К этому времени уже было расстреляно командование Западным фронтом, в помощь которому в первый день войны и был направлен Кулик. Но тогда ему удалось избежать серьезных неприятностей.

9 ноября 1941 года, наделенный статусом уполномоченного Ставки на Керченском направлении, Кулик лично от Сталина получил приказ срочно выехать на Таманский полуостров и в Керчь. С какой целью? Этот вопрос не случаен. Маршал считал: чтобы предотвратить вторжение противника на Северный Кавказ, а не отстаивать Керченский полуостров. Верховный, как оказалось позднее, имел в виду совсем другое...

Добравшись до Тамани, Кулик установил, что там нет одной воинской части: попытайся противник форсировать Керченский пролив, остановить его было бы некому и нечем. Посадив в оборону несколько наспех сколоченных частей, Григорий Иванович переправился в Керчь. Оценка обстановки и соотношения сил привели Кулика к выводу, что больше двух дней армия оборонять город не сможет. Отдав командующему войсками Крыма вице-адмиралу Г.И. Левченко и начальнику штаба генерал-майору П.И. Батову соответствующие приказания, Кулик возвратился в Тамань, поскольку, как позднее докладывал Сталину, «считал главной задачей организацию обороны» именно там. В тот же день он доложил в Генштаб о решении эвакуировать войска из Крыма. Ответ же получил только через три дня, при этом ему было предписано во что бы то ни стало удержать керченский плацдарм. Но остатки 51-й армии переправились на Таманский полуостров еще минувшей ночью.

Свою миссию по обороне Керчи маршал очевидно провалил, хотя справедливости ради надо сказать, что от него в той обстановке зависело не так уж много. Тем не менее пришлось держать ответ. Товарищем Кулика по несчастью оказался вице-адмирал Левченко, которого осудили на 10 лет лишения свободы «за оставление Керченского полуострова и г. Керчи».

На суде, как докладывал Сталину нарком внутренних дел СССР Берия, Левченко не только лично признал себя виновным, но и показал, что Кулик вместо принятия мер к обороне Керчи «своими пораженческими настроениями и действиями способствовал сдаче врагу этого важного, в стратегическом отношении, города».

Получив доклад, Сталин потребовал от Григория Ивановича объяснений. Через три дня А.Н. Поскребышев положил перед вождем многословное и сбивчивое покаяние маршала. В деталях описав ситуацию на Керченском и Таманском полуостровах, подробно перечислив все меры, которые он предпринял, чтобы не допустить прорыва немцев через Тамань на Кавказ, уполномоченный Ставки упирал на то, что именно в этом и состояла задача, поставленная Сталиным.

Судя по всему, эти доводы не убедили Верховного, не забыл он и предложение военной контрразведки арестовать маршала еще после выхода из немецкого окружения. В итоге 6 февраля 1942 года постановлением ГКО маршал был передан в руки Специального присутствия Верховного суда СССР. В вину Кулику вменялось то, что он «в нарушение приказа Ставки и своего воинского долга санкционировал сдачу Керчи противнику и своим паникерским поведением в Керчи только усилил пораженческие настроения и деморализацию в среде командования крымских войск».

В письме Сталину от 8 февраля 1942 года Кулик выглядит абсолютно раздавленным и только кается: «Т. Сталин! Считаю себя виновным в том, что я нарушил приказ Ставки и без Вашего разрешения сдал город Керчь противнику. Я считаю, что моя вина в тысячу раз усугубляется в том, что я не оправдал Вашего доверия ко мне. Я Вам лично, т. Сталин, обязан в моем росте. Вы с меня, с бывшего крестьянского парня в прошлом, вырастили в политическом отношении большевика и даже оказали самое большое доверие, что может быть в нашей стране, это ввели в состав ЦК ВКП. В военном отношении я дорос до самого большого звания в Красной Армии - Маршала Советского Союза. <...> Все то доверие, которое Вы мне оказывали долгие годы, я не оправдал невыполнением Вашего приказа. Поверьте, т. Сталин, что я это сделал не по злому умыслу и не потому, чтобы игнорировать Ваш приказ, нет, а потому, что мне на месте казалось, что я не смогу дать генеральный бой наступающему противнику в г. Керчь, а хотел дать генеральный бой на Таманском полуострове и потопить его в проливе, не допустив его на Таманский полуостров».

Кулик просил простить ему содеянное и давал «честное слово большевика», что никогда больше не нарушит приказов ЦК ВКП(б) и лично Сталина.

Свою лепту в решение судьбы одного из первых советских маршалов внес и начальник ГлавПУРа Л.З. Мехлис. Будучи зимой-весной 1942 года представителем Ставки на Крымском фронте, он собрал значительный компромат на Кулика, о чем направил Сталину шифровку, в которой, в частности, сообщалось, что в Краснодарском военторге на нужды маршала в октябре-декабре 1941 года было «расхищено товаров» больше чем на 85 тысяч рублей. Дошло до того, что интендант 2 ранга Н.Н. Санадзе на самолете ТБ-3 специально летал из Краснодара в Тбилиси за вином для Кулика.

Сталин переправил шифровку прокурору СССР Бочкову и наркому госбезопасности Берии. Факты полностью подтвердились. Специальным самолетом маршал Кулик ящиками отправлял своей семье в Свердловск фрукты, колбасу, муку, масло, сахар, а 200 бутылок коньяка, 25 килограммов паюсной икры, 50 ящиков мандаринов, мясо, мука, крупа были отправлены по московскому адресу Кулика.

В конце концов 16 февраля 1942 года Специальным присутствием Кулик был лишен маршальского звания (понижен до генерал-майора), Золотой Звезды Героя и других государственных наград, а 19 февраля постановлением Политбюро исключен из состава ЦК и снят с поста замнаркома обороны.

Заговор обиженных

И все же тогда маршал отделался сравнительно легко. Почти год, находясь в распоряжении наркома обороны, выполнял отдельные поручения на фронтах. А уже в апреле 1943 года Кулик получил должность, с которой можно было возобновить штурм наркоматовских вершин: его назначили командующим 4-й гвардейской армией с одновременным присвоением звания генерал-лейтенант. Но действовал новоиспеченный командарм неудачно. В сентябре 1943 года его вновь отозвали с фронта.

«С горьким чувством вспоминаю я этого человека, - писал маршал А.М. Василевский. - В начале войны он неудачно выполнял задания Ставки на Западном направлении, потом так же плохо командовал одной из армий под Ленинградом. В силу своих отрицательных личных качеств он не пользовался уважением в войсках и не умел организованно руководить действиями войск…».

Пауза неопределенности затянулась до января следующего года, когда Григорий Иванович вернулся к уже знакомой работе - был назначен заместителем начальника Главного управления формирования и укомплектования войск Красной Армии, а Президиум Верховного Совета вернул ему отобранные по суду награды.

Война шла к завершению, выдвинув плеяду полководцев новой формации, среди которых ровесникам и товарищам Кулика по гражданской войне - К.Е. Ворошилову, С.М. Буденному, И.Р. Апанасенко, И.В. Тюленеву и другим, как, впрочем, и ему самому, места уже не находилось. Вероятно, следовало бы самокритично смириться с этим обстоятельством, понять, что с багажом 20-х годов в современной войне делать нечего. Другой человек, с таким трудом вырвавшийся из рук «органов», не стал бы, наверное, заново испытывать судьбу. Но Кулик, как говорится, закусил удила: всюду жаловался, что его незаслуженно затирают, сетовал на тех своих сослуживцев, которые, оставшись в высших эшелонах власти, забывают о своем однополчанине... Как и следовало ожидать, эти разговоры очень быстро стали известны спецслужбам.

12 апреля 1945 года последовало снятие Кулика с работы «за бездеятельность». Его вызвал к себе многолетний заместитель председателя Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) М.Ф. Шкирятов (фигура, зловещая даже на фоне других сталинских опричников) и обвинил бывшего маршала в том, что он ведет недостойные члена партии разговоры: восхваляет офицеров царской армии и, наоборот, ставит под сомнение необходимость политического воспитания советских офицеров, критикует расстановку руководящих кадров Вооруженных сил.

Уже через неделю после вызова в КПК Кулик, как морально и политически разложившийся, был исключен из партии и снят с должности в центральном аппарате Наркомата обороны, снова понижен в звании до генерал-майора и отправлен подальше от Москвы - в Приволжский военный округ заместителем командующего войсками. Как потом оказалось, это был последний «звонок», который Григорий Иванович, себе на горе, не расслышал...

Случайно или по «коварной задумке органов» в руководстве ПриВО оказались военачальники, считавшие себя обиженными. Командующим здесь был генерал-полковник В.Н. Гордов, которому были известны куда более лучшие времена: еще в 1942 г. он командовал Сталинградским фронтом, считался одним из перспективных военачальников. Но военная судьба вынесла его на обочину, и это не давало покоя.

В лице Кулика Гордов и начальник штаба округа генерал-майор Ф.Т. Рыбальченко получили не только благодарного слушателя, но и столь же активного в своих жалобах на судьбу собеседника. Возможно, они и допускали, что их разговоры, нередко продолжавшиеся в застолье, прослушиваются, но не придали этому значения. 3 января 1947 года Абакумов доложил текст записей Сталину, приписав в сопроводиловке: «Из этих материалов видно, что Гордов и Рыбальченко являются явными врагами Советской власти». В тот же день министр госбезопасности получил указание пока арестовать начальника штаба округа. Испить до дна горькую чашу физических и нравственных страданий пришлось на этот раз и Кулику. Ставший в июне 1946 года пенсионером, через полгода он был арестован по обвинению в антисоветской деятельности. В январе 1947 года такая же участь постигла и Гордова.

Суда долго ждали, но прошел он скоротечно - за два дня в августе 1950 года. В последнем слове Кулик признал, что был «озлоблен против Советского правительства и партии»: «Я допускал антисоветские высказывания, в чем каюсь, но прошу меня понять, что врагом Советской власти я не был и Родину не предавал. Все время честно работал. Я каюсь и прошу суд поверить, что я в душе не враг, я случайно попал в это болото, которое меня затянуло, и я не мог выбраться из него».

Ни один из подсудимых свою вину не признал. Тем не менее все трое подсудимых (Гордов, Рыбальченко и Кулик) были признаны виновными. Военная коллегия приговорила их к расстрелу, и в тот же день приговор был приведен в исполнение. Но история на этом не закончилась. В марте 1956 года под влиянием разоблачений сталинщины, развернутой на XX съезде, ЦК КПСС поручил среди прочих дел проверить и дело по обвинению генералов Гордова, Кулика и Рыбальченко. По представлению прокуратуры Военная коллегия Верховного суда СССР реабилитировала Кулика и его товарищей за отсутствием состава преступления. Кулик посмертно был восстановлен в воинском звании «Маршал Советского Союза» и в правах на государственные награды, включая звание Героя Советского Союза.

Но такой ли уж героической была жизнь и судьба сталинского протеже?...