Восток-Запад? Жизнь подскажет правильный выбор

«Несистемная» страна

Попытки обозначить «новый курс» в отношении Москвы отражают растущее понимание того, что усложняющаяся структура международных отношений даже при молчаливой отстранённости Москвы делает невозможным безопасное для Запада решение важнейших проблем. Не говоря уже об активном противодействии Москвы. Более того, возник интересный парадокс: перестав весной 2014 года ассоциировать себя с западным миром (а процесс этот нарастал ещё с 2007 года - после памятной Мюнхенской речи Владимира Путина), Россия, формально оказавшись в состоянии изоляции, получила существенно большую возможность влиять на ключевые международные процессы, чем когда она находилась внутри «системы». И это вполне объяснимо: влиять на консолидированную, почти замкнутую систему легче всего, находясь вне её - за пределами зависимой полупериферии.

Иначе говоря, «коллективный Запад» попался в им же сконструированную ловушку. Запустив в конце 2010-х годов механизм политического ограничения конкуренции в экономике, призванный повлиять на потенциал роста новых центров силы (в плане понижения, конечно), Запад оказался не в состоянии вовремя остановиться. И попал в ситуацию, когда политическими инструментами для усиления своего экономического потенциала могут пользоваться все. Только одни делают это с опаской - как, например, Китай и Иран, а другие, как Индия и особенно Россия - без опасения «быть непонятыми».

А изоляция России, приведшая на практике к заметному, хотя и не абсолютному снижению зависимости российской экономики от инвестиционных механизмов, контролируемых Западом, при всех экономических издержках  не только существенно расширила Москве политическую «свободу рук», но и свободу для геоэкономического манёвра. А это именно то, что больше всего необходимо стране, которая не претендует на первые роли, но хотела бы в период перехода от «угасающей глобализации» к более динамичным процессам регионализации мировой политики и экономики сохранить суверенитет над собственной политикой и экономикой. И тут Запад столкнулся с серьёзной дилеммой.

«Свобода рук» и ничего личного

Возвращение к системному диалогу с Москвой, безусловно, является важнейшим условием разрешения ключевых конфликтов современности, причём по благоприятным для ведущих западных стран сценариям. В числе подобных конфликтов не только взрывоопасная ситуация вокруг Ирана или КНДР, но и сохранение, хотя бы в остаточном формате, мирного ближневосточного процесса. В числе таких конфликтов ещё и ситуация в Южном и Восточном Средиземноморье, которая является ключом к процессам переформатирования Ближнего и Среднего Востока и восстановления нормальной экономической и инвестиционной деятельности в этом регионе. Причём восстановление системного диалога с Россией в рамках публичных и де-факто институционализированных форматов - в трактовке экс-советника президента США по нацбезопасности Джона Болтона такие попытки больше напоминали ультиматум - означает признание нового статуса России в мире, а также требует признания за ней новых возможностей влияния и обозначения новых «предельных рамок» взаимоотношений, нарушать которые себе дороже.

Естественно, что «коллективный Запад», включая и те страны, где лидеры периодически пытаются говорить о восстановлении партнёрства с Россией, к такому повороту не готов. Прежде всего потому, что традиционная идеология партнёрства с Москвой предусматривала сохранение России в зоне «ресурсной периферии», выкачивание из неё львиной доли инвестиционных ресурсов при минимизации её возможностей политического и тем более геоэкономического влияния. И иного подхода пока не проявилось...

А теперь о второй части упомянутой дилеммы. Чем дальше «коллективный Запад» откладывает начало диалога с Россией, тем большее внутреннее напряжение возникает внутри него самого, тем больше усугубляются его противоречия с другими странами. В том числе в силу того, что Россия, как уже отмечалось, сейчас располагает беспрецедентной в своей истории «свободой рук», хотя использует её подчас излишне щепетильно. Но как бы там ни было, у Москвы объективно появилось больше шансов на формирование альтернативных «коллективному Западу» геоэкономических систем, пока ещё уступающих ему по формальным показателям, но строящихся на основе реальных ресурсов и реального сектора глобальной экономики.

Тактическое партнёрство 

Между тем логика стран Запада, старающихся в последние год-полтора имитировать готовность диалога с Москвой, замещая стратегические договоренности взаимодействием по тактическим вопросам, понятна. И тут надо признать, что идея «тактических партнёрств», при определённых условиях способных перерасти в нечто большее, «сближая» Россию и Запад, в целом выглядит привлекательно. В том числе привлекательной она выглядит и для уставшей от конфронтации той части российской элиты, которая хотела бы вернуть хотя бы внешние проявления былой комфортности в отношениях с Западом. И действительно: Иран, конституционный процесс в Сирии, ситуация вокруг ракетно-ядерной программы КНДР, борьба с пиратами и террористами - всё это является элементами партнёрства. Но, увы, не самим партнёрством, а главное - ни к какому партнёрству по большому счёту не ведёт.

Звучащие сегодня со стороны Запада предложения о восстановлении партнёрских отношений с Россией вряд ли можно рассматривать в качестве основы для реальной политики, поскольку по сути они предполагают «проверенную» модель встраивания в глобальные процессы. В отличие от ориентации на стратегическое партнёрство с Китаем и, тем более, от попыток выстроить собственную, хоть, возможно, и не глобальную, но трансрегиональную парадигму развития, такая модель - лишь возврат к выплате примерно понятных объёмов «дани» в пользу мирового финансового центра, которым предполагают оставаться США.

Это, конечно, более комфортно, чем попытки взаимодействовать с Поднебесной, охотно развивающей партнёрство с Москвой в военно-стратегических вопросах, используя Россию в качестве значимого, если не центрального элемента системы военно-политического сдерживания США на стратегическом уровне. При этом Пекин, надо отметить, крайне неохотно делится с Москвой экономическими бонусами, а если и делится, то не всегда учитывает такой принципиальный для России вопрос, как национальный экономический суверенитет. К тому же Запад в качестве партнёра для большинства российской элиты понятнее и, как кажется многим, «прозрачнее», чем Китай, хотя это и весьма опасная иллюзия.

Не стать «жертвой» глобализации

Но было бы неосмотрительно забыть о нескольких принципиальных обстоятельствах. Во-первых, можно ли в принципе доверять «коллективному Западу», особенно учитывая масштаб внутренних противоречий, наблюдаемых нами сейчас там даже в публичной плоскости? Дело даже не в «иранском прецеденте», а в общем состоянии дел на Западе, где отношения оказались обострены даже в «ядре», где, казалось бы, уже давно «все свои». Если допустимо запросто нарушать обязательства перед «своим», чему есть многочисленные свидетельства, например, в ходе торговли по Brexit, то что говорить о соглашениях с Россией?

Во-вторых, в каком качестве Россия собирается взаимодействовать на стратегической основе с Западом?

Тактически понятно: в качестве силы, без которой оказалось невозможно, вопреки многим прогнозам, решать крупнейшие международные проблемы. Но сохранится ли этот статус в случае возврата к стратегическому партнёрству или же мы вновь услышим от сиятельных представителей Запада знаменитую формулу: «у России нет права вето»? Но в том то и дело, что у России, находящейся в состоянии «изоляции» и конфронтации с Западом, право вето как раз и появилось (например, это отчётливо проявилось в Сирии и Иране, да и в отношении процессов в Северной Африке с Москвой приходится считаться совсем не так, как раньше), но оно, вероятнее всего, исчезнет, как только мы вернёмся к формату отношений с Западом, что называется «по состоянию до 2007 года».

В-третьих, и, вероятно, в главных: а так ли уж устойчива и стратегически убедительна та версия глобализации, куда нас призывают вернуться? Ведь даже среднего масштаба финансовый кризис, например, масштаба и модели кризиса 2008-2009 годов, не просто поставит под вопрос основные постулаты глобализации, как случилось прежде, а, скорее всего, окончательно похоронит модель глобализации, основанную на финансово-инвестиционном капитализме.

Наиболее откровенные западные эксперты никогда не скрывали, что перестройку финансово-инвестиционной модели капитализма должны были оплатить три страны: Япония (вечный донор американский экономики и страна, не обладающая полноценным суверенитетом); Саудовская Аравия, за счёт которой будет реализовываться принципиальный для США проект «большого Ближнего Востока»; и Россия, предназначенная, вероятно, ценой своего нового разрушения, остановить усиление Китая и стать источником ресурсов и углеводородной ренты для транснациональных компаний Запада на следующие 20 лет.

Так стоит ли России возвращаться в «цивилизованный мир», чтобы стать частью этого «трио», обречённого на заклание ради сохранения (весьма недолгого) прежней версии глобализации?

В режиме ожидания

Но даже если отрешиться от столь глобальных вопросов, которые предпочитают не задавать публично, всё равно не удастся обойти две ключевые проблемы.

Первая. Что конкретно может заставить Запад признать за Россией и её элитой право на новый статус в глобальной игре? Сегодня там уже понимают, что никакого отката даже к состоянию «до марта 2014 года» быть не может, тем более к состоянию «на 10 февраля 2007 год». Тогда уж более реалистичен «горбачёвский обвал», но при таком раскладе большая часть нашей заинтересованной элиты должна осознавать, что они потеряют всё или почти всё, включая свободу, поскольку второй раз Запад ошибки 1991 года «Само развалится!» не допустит.

Так что с «откатами» в прошлое, прямо скажем, не вариант... И всё-таки, как же России показать «коллективному Западу» свою силу, заставив «цивилизованный мир» признать «нажитое нами непосильным трудом»? Наиболее понятным сценарием является новый Карибский кризис, благо, что площадки для него уже подготовлены, от Ближнего Востока до Арктики.

Но очевидно, что такой кризис финализирует все условия для глобального финансового, а затем - и системного экономического кризиса, уже стоящего на пороге глобализации. Так что после нового «Карибского кризиса» может случиться, что будет некуда и не во что интегрироваться. Но если этот механизм неприемлем, то чем и как его заменить?

Вторая. На какой ещё организационной основе можно достичь договорённостей с Западом, если большинство институтов-символов глобализации находятся, как минимум, в кризисе. Это отражает очевидный даже для апологетов глобализации, вроде Эмманюэля Макрона, процесс организационной деструкции глобальных систем, причём деструкции, пришедшей не извне, от конкурирующих моделей развития мира, а изнутри. Такая деструкция не просто демонстрирует институциональную недостаточность поздней глобализации, но и внутреннюю, системную несостоятельность институтов, объединяющих «коллективный Запад», хотя бы формально. И в такую «среду» пытаются вовлечь Россию? Результатом подобного шага, как минимум, станет утрата Москвой «свободы рук», ставшей залогом нарастающего интереса к альтернативной «восьмёрке» семи ведущих мировых государств.

Приходится констатировать: пока условий для компромисса с Западом, несмотря на некую идейную и культурную близость значительной части российской и западной элиты, не существует. Ибо нет экономической и институциональной базы, способной дать российским элитариям, активно занятым строительством наследственной аристократии, шанс усилить свои позиции в отношениях с западными контрагентами. Скорее наоборот: попытки форсировать «примирение» с Западом воспринимаются как признаки слабости и повод для усиления давления.

И если оценить политику Запада максимально здраво, то очевидно, что она нацелена на то, чтобы низвести амбициозный российский бизнес и вовлечённые в политику круги до уровня среднеразмерных элит новых индустриальных стран - Египта, Индонезии, Таиланда, Мексики и т.д. Вряд ли ради таких «бонусов» стоит идти на серьёзные политические и экономические уступки Западу. Целесообразнее, как говорил красноармеец Сухов, ещё слегка помучиться и посмотреть, чем закончится дело - отсидеться в «сумерках», пока в борьбе ключевых игроков глобального мира не вырисуется некая новая и более интересная для России модель, образующая свободную область для расширения влияния в экономическом и политическом пространстве. И не только в Арктике и Прикаспии, но и, например, в Причерноморье, где ситуация становится всё более динамичной, а прежние «неудобные» договорённости могут потерять актуальность.

Свои интересы

Имеет смысл подумать и над среднесрочной стратегией экономической модернизации и развития инфраструктуры, что позволит с существенно более сильных позиций вести диалог с Западом и Востоком и более чётко определиться: является ли современная модель с доминированием в ней американо-центричных инвестиционных механизмов актуальной? Или же ситуация развернулась в сторону существенно более жёсткого, чем сейчас, сценария регионализации, когда приоритетом для России станет не столько интеграция в глобальные процессы, сколько защита от наиболее деструктивных тенденций в глобальной экономике и политике? В общем, не стоит торопиться. Спешка в таком деле, как выбор стратегической линии в отношениях с Западом, не нужна, не тот случай, когда нужно суетиться.