Великое польское сидение в Кремле

Кто съел легендарную Либерею?

Всё будто бы началось с монаха-расстриги Гришки Отрепьева, который в 1605 году исхитрился выдать себя за сына Ивана Грозного и занять с польской помощью царский трон. С этого момента непрерывные бедствия стали нормой жизни на Руси: самозванцы сменяли друг друга, предательство для бояр стало чуть ли не профессией, а поляки, пользуясь ситуацией, перешли к прямой военной интервенции - захватили значительную часть страны, включая Москву.

В столь отчаянной ситуации по призыву торговца мясом Кузьмы Минина в Нижнем Новгороде началось формирование ополчения, руководителем которого стал князь Дмитрий Пожарский. 4 ноября (22 октября по старому стилю) 1612 года ополченцы, взяв приступом Китай-город, установили контроль над большей частью Москвы. Но поляки, засевшие в Кремле, продолжили сопротивление, и со временем оно обросло весьма пикантными подробностями.

Например, библиотеку Ивана Грозного (Либерея - от лат. liber - «книга») безуспешно ищут уже несколько столетий. И это не иголка в стоге сена, а внушительное собрание книг и документов, последним владельцем которого предположительно был царь Иван IV. Библиотека, как принято считать, изначально принадлежала византийским императорам и собиралась на протяжении многих веков. После падения Константинополя книжное собрание было вывезено в Рим, а затем попало в Москву в качестве приданого византийской царевны Софьи Палеолог, выданной замуж за московского князя Ивана III.

Есть сведения о том, что посланцы внука Ивана III и Софьи Палеолог - Ивана Грозного скупали за границей особо ценные произведения, которые пополняли Либерею, ставшую хранилищем множества редчайших древних латинских и греческих сочинений. Объём библиотеки обычно оценивают в несколько сот томов или несколько десятков подвод, гружённых книгами. Но найти это книгохранилище никому до сих пор не удалось. Поэтому существует множество противоречивых гипотез о его судьбе и местонахождении.

Между тем польский историк Казимир Валишевский, описывая в книге «Смутное время» положение польско-литовского гарнизона в Кремле, писал: «Они пользовались для приготовления пищи греческими рукописями, найдя большую и бесценную коллекцию их в архивах Кремля. Вываривая пергамент, они добывали из него растительный клей, обманывающий их мучительный голод».

Возникает вопрос - а откуда поляки взяли пергаментные греческие рукописи для своих кулинарных изысканий? Может быть, они просто нашли Либерею и съели?

Это, разумеется, лишь предположение. Но тем, кто всерьёз занимается поисками легендарной библиотеки, имеет смысл подумать над тем, откуда интервенты взяли пергаментные рукописи для добычи растительного клея для пропитания? Вряд ли в средневековом Кремле было сразу несколько библиотек, кроме царской?

Голодные, злые, бесчеловечные

Завесу тайны над польским меню, пока паны сидели в Кремле, приоткрыла поэтесса Наталья Кончаловская в книге «Наша древняя столица». Но сделала это с дамской деликатностью:

Запершись в Кремле, голодные,

На сокровищах сидят

Эти паны «благородные»

И голодных крыс едят.

Но вовсе не крысы были основой рациона поляков, засевших в Кремле. Польский историк Казимир Валишевский с правдой не деликатничал и писал о событиях тех лет с предельной ясностью:

«Они выкапывали трупы, потом стали убивать своих пленников, а с усилением горячечного бреда дошли до того, что начали пожирать друг друга; это - факт, не подлежащий ни малейшему сомнению: очевидец Будзило сообщает о последних днях осады невероятно ужасные подробности, которых не мог выдумать… Будзило называет лиц, отмечает числа, когда лейтенант и гайдук съели каждый по двое из своих сыновей; другой офицер съел свою мать! Сильнейшие пользовались слабыми, а здоровые - больными. Ссорились из-за мёртвых, и к порождаемым жестоким безумием раздорам примешивались самые удивительные представления о справедливости. Один солдат жаловался, что люди из другой роты съели его родственника, тогда как по справедливости им должны были питаться он сам с товарищами. Обвиняемые ссылались на права полка на труп однополченца, и полковник не решился круто прекратить эту распрю, опасаясь, как бы проигравшая тяжбу сторона из мести за приговор не съела судью. Будзило уверяет, что возникало много подобных дел; томясь голодом, наполняя рот кровавой грязью, по словам записок, обгладывая себе руки и ноги, грызя камни и кирпичи, все эти люди, несомненно, впадали в безумие! Войны обыкновенно вызывают одичание, но нигде в других странах, даже во время жестоких войн XVI и XVII веков, не бывало в новой истории такого людоедства».

Смертный голод поляки предпочли, несмотря на то, что в начале осады князь Пожарский предлагал им либо свободное возвращение на родину, либо поступление к нему на службу, что в то время чем-то необычным не считалось. Но, как можно было убедиться, поляки предпочли питаться родственниками, пленными, боевыми друзьями и даже архивными документами... И дело было не в какой-то там особенной национальной гордости, а в том, что при сдаче пришлось бы расстаться с тем, что удалось награбить.

Но сдаваться ясновельможным в конце-концов всё же пришлось. И тут выяснилась ещё одна черта «польского характера». Валишевский писал, что когда русское войско и народ вступили в священную ограду Кремля, «радость сменилась скорбью перед раздирающим душу зрелищем»: в подвалах в качестве заготовленной провизии было обнаружено «омерзительное крошево» из частей тел. Вот и Алексей Толстой в «Повести Смутного времени» писал о том, что после освобождения Кремля победителям пришлось скидывать в Москву-реку «бочки с человечьей солониной».

Помощь за отдельную плату

Погибающий польский гарнизон буквально взывал о помощи. Осаждённые в Кремле посылали гонцов с письмами о помощи к другим отрядам шляхты, находящимся в России. Вот одно из таких посланий:

«Милостивые гг. братья! Не безызвестны вашим милостям, нашим милостивым государям и братьям, наши труды для приобретения славы, ради которой трудясь, мы дошли до такого уничижения и бедности. Но что нам всего прискорбнее, это то, что братья же нашего товарищества, изнемогши под бременем трудов, оставив нас в пасти неприятеля, ушли от нас и увели с собою наших лошадей и прислугу. Теперь мы дошли почти до последней крайности, потеряв всякую надежду на помощь, которая нужна не только нам, но и вашим милостям, нашим милостивым государям. Никто уже нам не может помочь, кроме Бога и нас самих. Просим ваших милостей, наших милостивых государей и братьев, чтобы вы не пожалели труда, не побоялись опасностей для вашего здоровья и, смиловавшись над нами, вашими братьями, изволили вывести нас из этих стен»…

Если читать между строк (что нередко бывает при изучении исторических документов), получается, что часть сидевших в Кремле поляков, тайно ушла из русской столицы, бросив товарищей, но прихватив их лошадей и прислугу. По шляхетским понятиям, весьма благородно...

Обращались польские «окруженцы» и к гетману Великого княжества Литовского Яну Ходкевичу:

«Ясновельможный, милостивый г. гетман! Заявляя наше верноподданничество и нашу неизменную готовность идти на службу его величества, [на которую мы и пошли] по приказанию вашей милости, мы надеялись, что удержим этот столичный город и через вас, милостивый государь, передадим его в руки его величества; но теперь мы лишились всех наших средств и не имеем надежды получить помощь. Нам не столько тяжело страдать от видимого врага, не столько тяжело нести кровавые труды, но мы не можем вынести голода. Он и до сих пор жестоко удручал нас, но мы ещё утешали себя надеждой, что вы будете так добры, подкрепите нас продовольствием; между тем, вы не только не оживили нас, а ещё более усилили нашу скорбь, потому что, мы доверились вам, милостивый государь, и за это нам пришлось ещё дольше терпеть тот же голод. Униженно просим вашу милость смиловаться над нашим злосчастием и нуждой, не осуждать нас на большее бедствие, принять милостиво настоящее наше заявление и свести нас со стен [Кремля]».

Гетман Ходкевич в августе - сентябре 1612 года попытался пробиться к окружённым в Москве полякам, но потерпел неудачу и отступил. Обращались окружённые и к королю Речи Посполитой Сигизмунду Третьему:

«Светлейший, милостивый король, государь наш милостивый! Оставшись здесь в Московской столице, на службе вашего королевского величества, при столь трудных обстоятельствах, мы посылаем к вам из среды нас двоих товарищей… с нижайшей просьбой к вашему величеству, нашему милостивому государю». Просили окружённые помощи, хлеба и денег за службу. Но помощи от польского короля так и не дождались.

Казимир Валишевский всё объяснил: «Они ждали своего короля, прислушиваясь к вестям о его прибытии под Смоленск с королевичем и двумя полками немецкой пехоты для подкрепления стоявшего уже в окрестностях этого города отряда кавалерии… А кавалерия, со своей стороны, ожидала раздачи жалованья за четверть года и, не получив его, отказалась идти дальше». Вот почему король Сигизмунд III не смог выручить кремлёвский гарнизон.

Попробуем представить себе польских кавалеристов, стоявших под Смоленском и прекрасно знавших о том, как голодают их боевые товарищи, окружённые в Москве. С чем можно сравнить их отказ выступить на помощь погибающим «братьям по оружию», умоляющим о спасении, только потому, что своевременно не было выплачено жалованье за три месяца?..

Надо ли удивляться тому, что после близкого знакомства с польскими нравами в России возникло брезгливое отношение ко всему, исходящему с Запада? О том, что существует и другая Европа, россиянам предстояло узнать только в царствование Петра Великого.