По Трудовским стреляют ежедневно и еженощно

Ей 80 лет, она к семи приходит на работу, ведёт приём и ходит по вызовам

Западная окраина Донецка - посёлок Трудовские. В машине - волонтёр Андрей Лысенко, его помощница Ирина, несколько гуманитарных пакетов с продуктами и мы, двое журналистов. Мы едем мимо полуразрушенных домов, мимо голых стен, оставшихся от почты, сберкассы и ЖЭКа, мимо обломков, которые были частными домами.

Ненадолго останавливаемся у третьей амбулатории, которая заработала только год назад после того, как её восстановили после бомбежки. Здесь Андрей выгружает антисептики и моющие средства, а Ирина жалуется на чудовищную нехватку врачей:

- Никто не хочет работать под обстрелами, - говорит она. - Я вот лечусь у врача-терапевта - это бабушка восьмидесяти лет, которая раньше была заведующей поликлиникой. Она к семи приходит на работу и ведёт приём, а после обеда идёт по вызовам...

На горизонте виднеется шахта, ещё в незапамятные времена выкрашенная в жёлтый и голубой цвета - цвета украинского флага. Тогда они не вызывали ещё таких эмоций, как сейчас; теперь же при взгляде на неё появляется смутная тревога - словно враг совсем близко. Он, впрочем, и так близко: несколько сотен метров - и за заваленной дорогой уже будет противник. Поэтому по Трудовским стреляют ежедневно и еженощно.

Осколки, инсульт и инфаркт - на ваш выбор

Мы останавливаемся у ворот частного домика, где нам открывает дверь полноватая женщина с седой головой, её зовут Надежда Тимофеевна, ей немного за семьдесят, но люди здесь, мне кажется, выглядят старше. У неё на кухне топится печка-буржуйка, и Надежда Тимофеевна жалуется: «Уголь-то, уголь дорогой. Две тыщи пятьсот стоит привозка, это три тонны. С Воркуты его, что ли, везут?» - и начинает плакать. Здесь люди стали хрупкими, ломкими: эти старики, живущие в «красной зоне», легко реагируют и на несправедливость, и на доброту.

Под столом сидят настороженные кошка с котёнком, готовые чуть что порскнуть от нежданных гостей. В стене - дырка от осколка, на стене - старенький ковер, в телевизоре - «Вести Недели»; сколько же похожих бабушек в России - только не под обстрелами.

Её муж недавно умер - он не выдержал волнений войны, его свалил инсульт.

- У нас тут выбор, - горько шутит Надежда Тимофеевна. - Инсульт или инфаркт. От безысходности, от отсутствия перспектив.

От рождения семь лет под обстрелами

Едем дальше мимо дома, в воротах которого зияют дыры от осколков. Ирина кивает: «Тут жила моя знакомая. Теперь никто не живёт».

За обшарпанным зелёным забором - ещё одна одинокая старуха с лохматой ласковой дворнягой бежевого цвета. Дома у Раисы Петровны привычный для этих мест интерьер: вытертые ковры, аккуратно застеленная кровать, пробитое осколком окно. У горшков с цветами «прячется» икона.

- Мужа-то моего в 2014-м убили, - не жалуясь, грустно рассказывает она. - Бомбили тогда сильно. Кто в подвалах прятался, кто дома. А он на улицу вышел. Зачем он вышел? Кто его знает. Главное, и осколок в него попал небольшой. Он просто кровью истёк. Лежал, пока кровью не истёк.

- Как его звали?

- Сергей Сергеевич. Сергей Сергеевич Алексеенко...

Валентина Максимовна тоже потеряла мужа - совсем недавно, неделю назад. Зеркала в её доме ещё завешены, кровать, на которой недавно умер муж - вот она. Тоже болел. Сошлись они семь лет назад, вскоре после начала войны - а сейчас она его похоронила.

- Каждое утро начинаются обстрелы, - говорит эта высокая старушка с глубокими морщинами на лице. - То на Трудовские, то на Александровку. Разве что наш пятачок ещё не тронули - может, ещё всё впереди. Войск-то нагнали сколько...

И последний на сегодня - полуразрушенный дом. Тут когда-то старушка сдавала флигель молодой семье: муж, жена, мальчик и девочка, меньше месяца от роду. В конце декабря 2014 года, под Новый год, по Трудовским начали стрелять. Семья успела спрятаться в подвал, а старушка нет. Её завалило прямо в доме, он так и стоит в руинах. Во флигеле обитают выжившие. Ту самую девочку зовут Света, она пошла в первый класс, молчаливая и боязливая как ребёнок, никогда не видевший мира. У неё огромные прозрачные серые глаза, и она смотрит ими словно издалека. Её мать всё время говорит, показывает шрамы от осколков на ноге, а Света молчит, и слегка оживляется только когда я спрашиваю, во что она любит играть.

- В куклы, - тянет она.

- А у тебя есть любимая кукла?

- Есть...

- А чего бы ты больше всего хотела?

Света молчит. Света молчит. У нее есть любимый кролик и любимая кукла. Она семь лет живёт под обстрелами и никогда не видела мира.

Это - реальность окраин Донецка.

Одинокие старухи и необычно молчаливые дети.

И ещё шрамы от осколков на домах и человеческой коже.

Кто их видел из западноевропейских наблюдателей? Какая рубашка им ближе к душе?