В бою не дрогнули, Москву отстояли

Яхрома, Клин, далее - Берлин

Перед самой войной Андрей Гладилин окончил три курса электромеханического факультета Ленинград­ского политехнического института. Последний экзамен сдавал 27 июня 1941 года уже в военной форме, и тут же его зачислили рядовым во 2-й стрелковый полк Вы­боргской дивизии народного ополчения. Гладилин получил снайперскую винтов­ку, из которой и застрелил своего первого гитлеровца. А уже 15 сентября попал в госпиталь, где ему вы­нули осколок, засевший у позвоночника.

Буквально на следу­ющий день госпиталь разбомбили, и тогда чудом выжившему Гладилину предложили самолётом эвакуироваться через линию фронта. Один Ли-2 немцы сбили над Ладогой, а его самолёт проскочил. Гладилин прошёл пять госпиталей и оказался в Свердловске - на пересыльном пункте. Оттуда его направили в формирующуюся на Урале 47-ю стрелковую бригаду, которую в составе 1-й ударной ар­мии перебросили под Москву.

Высадились в Яхроме. А в ночь на 30 ноября бригада форсировала канал Москва - Волга и захватила плацдарм на западном берегу. Тогда немцы бросили в бой 15 лёгких танков Pz.3, которых и танками назвать трудно, но не было ни противотанковых ружей, ни гранат, поэтому пришлось отходить на восточный берег канала, и противник в течение 10 ча­сов занял Яхрому. Создалась угроза для захвата Москвы с се­вера.

О том, что немцы переправились через канал, Сталин узнал уже через час и позвонил командарму Василию Кузнецову: «Хоть сам возглавляй атаку, Кузнецов, но немцев отбросить на западный берег канала». Первая атака захлебнулась. На рассвете ещё одна попытка. Мороз в тот день стоял страшный, а танки бензиновые, за ночь остыли, сразу их не заведёшь. Немцы это понимали, поэтому, когда увидели атакующих советских бойцов, побросали боевые машины и по мосту перебежали на другую сторону. Наши хотели на «их плечах» ворваться на западный берег, но заговорили пулемёты…

Тогда генерал Кузнецов перенёс основные усилия на направление, где находилась 47-я бригада (в ней воевал Гладилин), захватившая к тому времени плацдарм южнее Яхромы. Командарм для развития наступления перебросил сюда ещё четыре бригады, но немцы и здесь успели основательно закрепиться. Бои за Яхрому шли с 30 ноября, и только в полдень 7 декабря город был освобождён.

Андрей Семёнович Гладилин вспоминал: «5 декабря, уз­нав, что за плечами три курса электромеханического факультета, меня назначили командиром взвода батальона связи. Я обеспечивал связью 2-й стрелковый батальон 47-й бригады. Находился все те дни рядом с командиром батальона среди солдат, никакого КП оборудованного не было. Так что путь от Яхромы до Клина я, можно сказать, прополз на животе. Что было самым сложным? 30 процентов времени у ме­ня занимала связь, а в остальное время нужно было стрел­ков поднимать в атаку. На Ленинградском фронте я уничтожил 9 гитлеровцев, считался обстрелянным бойцом. В диви­зионной газете обо мне писали: "Бейте немцев, как бьёт Гладилин". Опыт пригодился под Москвой».

Генерал-майор в отставке Гладилин рассказывал, что ему почему-то помнятся больше житейские истории из битвы под Москвой. Километров пять западнее Яхромы подразделение брало небольшой ху­торок. Снаряд пробил стену, и три бойца, в числе которых был Гладилин, ворвались через пробоину в дом. Видят: на полу лежит не­мец с оторванной ногой, корчится от боли, второй убитый или сильно оглушённый.

Тут входит женщина, грязная такая, и начинает ногами бить немца. Солдаты говорят ей: «Мать, ты чего?» - «У меня вот двое детей сидят в погребе, и я там сидела, выгнали нас немцы из дома, а вчера съели последнюю курицу, чем мне до весны детей кормить?» Бойцы, что у них было в мешках - сухари, сало, сахар, отдали ей и пошли дальше.

И ещё одна цитата из воспоминаний Андрея Гладилина: «Одним рывком освободили следующую деревеньку. Помню, бе­жит от меня немец и падает в снег. Подбегаю, приподнял его и вижу: за­мёрз он на ходу. Под френчем какая-то худенькая рубашка, это-то в мороз 25-30 градусов! Таких немцев, которые не сопротивлялись, мы не трогали, сдавали их тыловикам. Мы же одеты были хорошо: у нас имелись ватники, полушубки, валенки, шапки-ушанки. На от­рытом воздухе не замерзали. С того момента, как взяли плацдарм на за­падном берегу, и до самого Клина я ни в каком помещении не спал - не пришлось. Отдыхали так: с Мальцевым, с моим другом, выроем лунку в снегу, лапника настелем туда и спим, прижавшись спинами. Правда, больше 4-5 часов в снегу не поспишь, холод сказывался. Вылезешь, потопчешься, погреешь­ся и в бой опять».

Вот такая она, солдатская правда о битве под Москвой... А в это время в официальных релизах сообщалось, что 15 декабря 1941 года 47-я и 50-я стрелковые бригады с юго-запада, а с северо-востока две дивизии 30-й армии зажали немцев в Клину, и противнику пришлось отходить по дороге на Высоковск. Остряки шутили: «Яхрома, Клин, а далее… Берлин». В Клину впервые за войну немцам был предъявлен ультиматум, который они, впрочем, надменно отклонили - ещё не привыкли к поражениям…

Когда Клин был взят, министр иностранных дел Вели­кобритании лорд Антони Иден, который вёл переговоры в Москве, попросил у Сталина разрешения посмотреть на освобождённый город. Хотел убе­диться: действительно ли Красная Армия разбила немцев. Впереди людей в меховых шубах шёл командарм Кузнецов и показывал Идену оставленную немцами технику. На улицах громоздились танки, пушки, машины, как разбитые, так и новые, было много не­убранных немецких трупов. Иден сказал: «Я убедился в том, что Крас­ная Армия одержала блестящую победу. И теперь вам по­мощь пойдёт вдвойне».

«А через несколько дней старшина говорит мне, - вспоминал Андрей Гладилин, - иди и получай новый полушубок, шапку: 15 отличившихся солдат и офицеров бригады поедут в Клин на встречу с Михаилом Ива­новичем Калининым. Из каждой бригады по 10-15 бойцов привезли в промёрзший летний театр. Выступил Калинин, пере­дал нам благодарность Сталина за успешные действия. И сказал, что из Клина мы поедем туда, где снега по пояс. И нас послали на Северо-Западный фронт. Но это уже другая история…»

Версия генерала Гроссмана

А теперь воспоминания генерал-майора вермахта Хорста Гроссмана, который командовал под Москвой 6-й пехотной дивизией.

«Когда в ходе наступления, начатого 2 октября 1941 года, войска группы армий "Центр", задержанные сначала распутицей, потом льдом и снегом, с крайним боевым упорством оказались в 22 километрах от Москвы, произошёл опасный перелом ситуации, - пишет он в книге "Ржев - краеугольный камень Восточного фронта". - Ворвавшаяся в ночь с 5 на 6 декабря жестокая зима и давление начавшегося советского наступления 80 свежими дивизиями севернее и южнее Москвы на изнурённые немецкие войска, не имеющие в достатке зимнего снаряжения, принудили последних к сдаче части завоёванных областей. Варварские морозы жестоко преследовали войска. В своих тонких шинельках, с негнущимися отмороженными пальцами солдаты были не в состоянии нажать курок винтовки, они помогали себе шомполами».

…Шаг за шагом 9-я немецкая армия отходила с боями от Калинина на юго-запад в направлении Ржева. 3 января 1942 года четыре армии группы армий «Центр», которые вели бои на севере, встали на общую линию Юхнов - Медынь - Боровск - Лотошино - Алексино - Ельцы - Селижарово.

«Однако на правом крыле группы армий "Север" зияла брешь почти в 45 километров, - вспоминал Хорст Гроссман. - Термометр показывал минус 40 градусов! Тяжёлые бои на всём фронте. И всё же измотанным и замерзающим войскам, несмотря на чудовищное напряжение от численно превосходящих, отлично подготовленных для зимней кампании и хорошо вооружённых сибирских дивизий, удавалось держать цельную, правда, слабую и тонкую, линию обороны. Только постепенно отступая командование армии могло спасти фронт от его расчленения и уничтожения по частям. <…> Это была тройная борьба: против стихий, врага и нужды в обеспечении».

Вот так, «тройная борьба»… Отметим, что мемуары Хорста Гроссмана появились во времена холодной войны, когда немецкие генералы несколько осмелели и начали оправдываться, причём не столько перед историей, сколько перед новыми союзниками, которых вермахт в своё время разгромил в пух и прах, но сам был бит Красной Армией. Почему-то на Западе посчитали, что своеобразная русская погода - это будет убедительное объяснение. Тогда же с лёгкой руки германских мемуаристов возникли термины «генерал Грязь» и «генерал Мороз». В общем, сказки Гофмана с военно-историческим акцентом. Но есть ещё и цифры.

В осенне-зимних боях 1941 года был нанесён тяжёлый урон 38 немецким дивизиям. В результате контрнаступления и общего наступления Красной Армии враг был отброшен от столицы на 150-400 км. Противник потерял более 500 тысяч человек, 1300 танков, 2500 орудий, 15 тысяч автомашин и другую технику.

Все эти факторы в значительной мере предопределили разразившийся под Москвой невиданный кризис германской армии. Не менее чувствительным для противника был моральный урон: в ходе осенне-зимней кампании гитлеровские военные трибуналы осудили 62 тысячи солдат и офицеров за дезертирство, самовольный отход, неповиновение и т.д.

Но Хорст Гроссман почему-то не стал упоминать, что после провала наступления на Москву были отстранены от занимаемых постов 35 высших чинов, в т.ч. генерал-фельдмаршалы В. Браухич и Ф. Бок, генералы Х. Гудериан, А. Штраус и ряд других полководцев вермахта. Видимо, у Гитлера были другие представления о роли сурового русского климата в исходе сражения под Москвой, вовсе не сказочные.

Война явление всепогодное

Даже по немецким источникам, температура под Москвой в конце ноября - начале декабря 1941 года редко уходила ниже отметки минус 15-16 градусов, и лишь два дня в первых числах декабря термометр показал 30 градусов ниже нуля по Цельсию. Причём мёрзли все, а не только немцы в индивидуальном порядке. Поэтому поговорим о действительно серьёзных вещах.

Ещё в двадцатых числах ноября 1941 года отдел по изучению иностранных армий Востока Генштаба Верховного командования сухопутных войск вермахта (ОКХ) сообщал о подходе к фронту новых соединений Красной Армии. В частности, в сводке за 26 ноября отмечалось, что «воздушная разведка установила интенсивное железнодорожное движение между городами Тамбов и Раненбург». В других документах ОКХ указывалось: не только на северном фланге группы армий «Центр», но и в районе Тулы «противник ввёл в бой свежие силы».

Вместе с тем в сводках того времени, разделявших представителями и ОКХ, и Верховного командования вермахта (ОКВ), наряду с достоверными сведениями присутствовали совершенно неверные выводы о намерениях советских войск. Так, 2 декабря германскому военному руководству было представлено разведсообщение, в котором говорилось: «Русское командование в настоящее время не располагает резервами и поэтому предпринимает попытки, введя в бой все имеющиеся в распоряжении силы, приостановить наступление немецких войск». И, обратите внимание, ни слова о «лютых морозах», которые якобы украли у вермахта победу...

Заметим, этот вывод был сделан всего за три дня до начала контрнаступления советских войск под Москвой, и германские генералы имели шанс предотвратить надвигающиеся последствия, если бы более внимательно отнеслись к сообщениям с фронта. Весьма характерна и немецкая оценка обстановки на 4 декабря 1941 года: «В общем же, боеспособность противника не настолько велика, чтобы без значительного подкрепления он мог бы предпринять крупное наступление».

И только активные действия войск Западного и Калининского фронтов несколько привели в чувство командующих объединениями группы армий «Центр», но поскольку сверху никаких указаний о переходе к обороне не поступало, меры для обороны своих позиций своевременно приняты не были. Но и здесь проблема, скорее всего, не в низких температурах, а в пресловутом немецком орднунге - то есть в установленном порядке.

Итак, к началу декабря 1941 года противник под Москвой был остановлен, но угроза столице оставалась, поэтому его надо было как можно быстрее отбросить на запад. К решению такой задачи и готовилась Красная Армия.

Как известно, 5 и 6 декабря советские войска предприняли решительное контрнаступление, причём численное превосходство в живой силе, артиллерии и танках оставалось на стороне противника. К началу декабря 1941 года группа армий «Центр» имела в своём составе 1708 тысяч человек, около 13 500 орудий и миномётов, 1170 танков, 615 самолётов. Советские войска насчитывали около 1100 тысяч человек, свыше 7,6 тысячи орудий и миномётов, 774 танка и более 1000 самолётов.

Немецко-фашистская группировка превосходила советскую в живой силе в 1,5 раза, в артиллерии - в 1,4 раза и в танках - 1,6 раза. И только в авиации советские войска превосходили противника - в 1,6 раза.

Недостаток сил и средств в известной мере восполнялся внезапностью начала контрнаступления, которая была достигнута путём скрытого сосредоточения стратегических резервов на направлениях главных ударов и удачного выбора времени их нанесения. Контрнаступление началось без оперативной паузы, когда стало ясно, что наступательные возможности противника исчерпаны.

Уже в самом начале советского контрнаступления в штабах немецко-фашистских войск появилась растерянность. «События этого дня опять ужасающи и постыдны, - записал в дневнике начальник генерального штаба сухопутных войск Ф. Гальдер 7 декабря. - Самым ужасным является то, что ОКВ не понимает состояния наших войск и занимается латанием дыр, вместо того чтобы принимать принципиальные стратегические решения». Одним из решений такого рода он считал приказ на отход войск группы армий «Центр» на рубеж Руза - Осташков. Но Гитлер медлил. И только 8 декабря, после того как командующие 3-й и 4-й танковыми группами генералы Г. Рейнгардт и Э. Гёпнер и 2-й танковой армией генерал Х. Гудериан донесли, что удары Красной Армии усиливаются, он подписал директиву №39 о переходе германских вооружённых сил на всём восточном фронте к стратегической обороне.

Стали очевидны полный провал расчётов гитлеровцев на захват Москвы и крушение их надежд на быстрое завершение войны против Советского Союза. Причиной срыва наступления немецких войск в этой директиве уже тогда была названа русская зима: «Преждевременное наступление холодной зимы на восточном фронте и возникшие в связи с этим затруднения в подвозе снабжения вынуждают немедленно прекратить все крупные наступательные операции и перейти к обороне на участках, определяемых главнокомандующими сухопутными войсками».

Но если серьёзно, всё это «генеральский лепет». На самом деле, верховное командование вермахта не хотело признаться в том, что оно, рассчитывая закончить войну до наступления холодов, не подготовило войска к действиям в зимних условиях. И снова дело не в температуре окружающей среды, а в стратегических просчётах и в недооценке противника - Красная Армия оказалась намного боеспособнее, чем представлялось.

Ставка Верховного главнокомандования, Генштаб Красной Армии сумели сохранить стратегические резервы, скрытно сосредоточить их в нужный момент на решающих направлениях, одеть и накормить солдата, что называется, по полной программе. Проводилась подготовка и других важных элементов для ведения сражений в зимних условиях.

Только вперёд

Главная роль в разгроме врага под Москвой отводилась Западному фронту. Поэтому Ставка особое внимание уделяла усилению его новыми соединениями. Уже летом 1941 года стало понятно, что война будет затяжной и значительная часть событий будет происходить в зимнее время. Для эффективного ведения боёв в таких условиях было принято решение о создании 11 специализированных лыжных батальонов.

Предполагалось, что эти части в первую очередь будут привлекаться для разведывательной и диверсионной деятельности. Поэтому при комплектовании лыжных батальонов приоритет отдавали спортсменам, охотникам-тундровикам из числа коренных народов севера, значкистам ГТО и просто физически развитым молодым людям, обладавшим крепким здоровьем и навыками выживания в условиях морозной зимы. В тренировочных лагерях лыжники проходили специальную подготовку.

Центрами формирования лыжных батальонов стали Архангельский, Уральский и Сибирский военные округа, Подмосковье и Поволжье. Формировались подобные подразделения в строгой секретности. Потом многие советские военачальники отмечали важную помощь отдельных лыжных батальонов в разгроме врага. Об этом, в частности, писал Маршал Советского Союза К.К. Рокоссовский. Лыжные батальоны, прибывшие из Сибири в состав Западного фронта, внести заметный вклад в сражении у стен столицы.

Одним из самых «любопытных» видов войск в структуре танковых и механизированных сил Красной Армии были аэросанные батальоны, которые начали создаваться в январе 1942 года для поддержки и усиления огневой мощи лыжных частей. К концу месяца Народный комиссариат обороны сформировал 18 аэросанных батальонов, а к маю того же года их было уже 49.

Аэросанный батальон состоял из штабной роты, роты снабжения (10 грузовых аэросаней) и трёх боевых рот по десять боевых аэросаней каждая. Роты состояли из трёх аэросанных взводов, по трое аэросаней в каждом плюс десятые командирские. Таким образом, общая численность аэросанного батальона составляла около сотни бойцов и порядка 45 аэросаней НКЛ-16 и НКЛ-26.

Справка

Аэросани НКЛ-16 - это установленный на четырёх лыжах бронированный корпус с 7,62-мм пулемётом. Приводились в движение установленным позади двигателем самолётного типа с пропеллером и могли перевозить до пяти человек. Аэросани НКЛ-26 имели то же вооружение, но были более мощными и обладали более толстой броневой защитой.

Действующие фронты и армии использовали аэросанные батальоны для проведения зимних рейдов, борьбы с лыжными войсками противника и для подвоза припасов. Нередко такие батальоны действовали в тесном контакте с обычными лыжными батальонами и бригадами. К лету 1942 года аэросанные батальоны, так как они могли действовать только зимой, были расформированы и вновь начали создаваться к концу осени того же года.

Их организация и численность во вторую и третью военную зиму не изменились, однако число сократилось с 62 на 1 февраля 1943 года до 57 к концу того же года. В мае 1944 года аэросанные батальоны были расформированы. Они сделали своё дело. И не только они. Солдатский подвиг под Москвой был массовым. 

Так что при ведении боевых действий понятие «плохая погода» в оправдание не принимается. И белоснежные поля под Москвой зимой 1941 года не стали исключением. Просто советский тыл оказался крепче германского, советское военное искусство выше немецкого, а моральный дух нашего солдата круче прусской спеси.