Спецоперация «Дунай», которую мы проиграли

Пражская весна

В апреле 1968 года пленум ЦК Коммунистической партии Чехословакии утвердил программу построения «социализма с человеческим лицом». Тогда же Генеральный штаб ВС СССР приступил к разработке операции, получившей кодовое название «Дунай». Одним из первых соответствующую директиву получил командующий ВДВ генерал армии Василий Маргелов, которому предписывалось приступить к планированию воздушно-десантных операций на территории ЧССР. Необходимость ввода войск объяснялась «оказанием помощи Чехословацкой народной армии в защите Родины от нависшей над ней опасности».

При этом допускалось, что чехословацкие военные не обрадуются и могут встретить такую «помощь» враждебно. В этом случае следовало принимать меры к локализации частей ЧНА, «а при невозможности этого - разоружать».

Подготовка заняла четыре месяца. Окончательное решение о вводе войск было принято 16 августа 1968 года на расширенном заседании Политбюро ЦК КПСС. 18 августа решение было одобрено на совещании руководителей стран Варшавского блока. А в ночь на 21 августа началась операция «Дунай»...

Предшествующее вводу войск время Москва пыталась вернуть первого секретаря ЦК КПЧ Александра Дубчека на путь истинный путём переговоров. Но тот, по одной версии, не хотел сворачивать построение «социализма с человеческим лицом», а по другой - уже был не состоянии свернуть. Впрочем, судя по директиве, полученной Маргеловым, в эффективность воспитательной работы с Дубчеком советское руководство изначально не сильно верило.

О деталях этих переговоров-уговоров, разумеется, широкая публика не знала. И уж тем более о державшихся в строжайшей секретности планах вторжения. Внешне советско-чехословацкие отношения казались вполне дружественными: пресса в обеих странах ничего не сообщала о растущей напряжённости в отношениях. А советские газеты вообще молчали о том, что происходило в Чехословакии. Однако в то время в СССР были и другие каналы информации, например, лекции партийных пропагандистов о международном положении.

«Лектор ЦК заявил, что в Чехословакии под видом демократии происходят злобные антисоциалистические вылазки, что генсек Дубчек оказался неопытным, - писала 31 марта 1968 года в своём дневнике советский учёный-биолог Эльвира Филипович-Птакова. - Молодой. И надо б ему помочь, потому что он-то сам честный коммунист, но его окружение - сплошь все ревизионисты, оппортунисты, одним словом, контры. Под видом демократии хотят возродить старый режим, т.е. капитализм».

Уточним: Эльвира Григорьевна родилась в Советском Союзе, но благодаря мужу, чеху по национальности, значительную часть жизни провела в Чехословакии. Жила, по сути, на две страны. Дневниковые записи, посвящённые событиям Пражской весны, вошли в издание «Вторжение: Взгляд из России. Чехословакия, август 1968», откуда и взята цитата.  

И вот ещё одна примечательная запись от 25 июля 1968 года: «В четыре дня всех погнали на лекцию о международном положении... Пару слов о том, как всё прекрасно у нас в СССР, а потом о Китае да о Чехословакии... В Чехословакии «вправо» ударились. Сначала вроде бы всё разумно. Мы им сами разрешили с ошибками старыми разобраться. А они... Дошли до того, что власовцев, этих изменников, пособников гитлеровских... освободителями считают. Прагу, мол, спасли. У коммунистов контрреволюция отнимает позиции, одну за другой; партия контроль теряет за событиями, отступает под нажимом антикоммунистических сил».

В какой мере этот взгляд на Пражскую весну соответствовал действительности? Насколько адекватной была реакция советского руководства?

Революция в цвете

Начнём с ответа на первый вопрос. Что касается политической оценки событий, то предчувствие не обманывало «ленинский» ЦК: в Чехословакии действительно полным ходом шла смена государственно-политического строя. Проще говоря, революция или контрреволюция, если придерживаться советской системы идеологических координат. Сейчас это, скорее всего, назвали бы «цветной революцией». Многие так и называют. В том числе первый зампред комитета Госдумы по международным делам Вячеслав Никонов.

Вопрос об организаторах, понятно, спорный, есть и другие мнения. Но если считать цветной революцией события, связанные со сменой политического режима, развивающиеся по ненасильственной модели и сопровождающиеся массовыми выступлениями, то с такой трактовкой Пражской весны, пожалуй, можно согласиться.

Начало, однако, было не вполне классическим. Революция началась сверху - с избрания 5 января 1968 года первым секретарём ЦК КПЧ Александра Дубчека, который до того был первым секретарём ЦК Компартии Словакии. Утверждение Дубчека лидером КПЧ явилось победой её реформаторского крыла, которое и стало главной движущей силой процесса преобразований. То есть основным цветом этой «цветной революции», если подходить к предмету формально, был красный.

Дубчек сменил консерватора Антонина Новотного, возглавлявшего партию с 1953 года. А в 1957-м Новотный сел ещё и в президентское кресло. Совмещение должностей и стало формальным поводом для отставки, которая была подана под соусом разделения высших государственных постов. За Новотным оставили президентский, сугубо церемониальный.

Внешне всё выглядело чинно-благородно. По официальной версии, Антонин Новотный сам подал в отставку с поста первого секретаря. На самом деле, смена власти сопровождалась жесточайшей закулисной борьбой.

«Прежде чем было принято это решение ЦК, зашевелились армейские круги, и всё выглядело так, будто бы Новотный собирался силой подавить выросшую против него оппозицию, провести аресты и объявить чрезвычайное положение, - писал в своих мемуарах идеолог Пражской весны Зденек Млынарж (личный друг Михаила Горбачёва, в 1968 году - секретарь ЦК КПЧ). - Но этого не произошло. Один из замешанных в этом деле генералов бежал за границу (его уличили в коррупции), второй покончил жизнь самоубийством. В результате Новотного сняли без особого шума».

Брежнев не жаловал Новотного, у которого была репутация любимца Хрущёва. В ином случае вряд ли бы этот переворот состоялся. А вот Дубчека в Москве считали своим человеком. Биография у нового лидера КПЧ была «что надо». Дубчек впервые попал в Советский Союз в 1925 году в возрасте четырёх лет вместе с родителями, словацкими коммунистами. На родину Александр вернулся только в 1938-м. А в 1955-1958 годах Дубчек учился в Высшей партийной школе при ЦК КПСС.

«Однако московский режиссёр сам попался на крючок истории, и пришла очередь поражаться ему самому, - писал Зденек Млынарж. - Самым большим грехом Дубчека было то, что он постоянно преподносил Москве сюрпризы. Он назначал секретарей ЦК и министров без согласования кандидатур с Москвой... Для Брежнева именно своеволие в кадровых перемещениях в Праге было первым признаком контрреволюционной угрозы».

Сперва, как говорится, ничего не предвещало. В коммюнике, принятом по итогам декабрьско-январского пленума не было «даже намёка на необходимость каких-то кардинальных перемен», отмечает Млынарж. Но прелюдия длилась недолго. «Всего через несколько недель положение стало резко меняться, - продолжает архитектор чехословацкой перестройки. - В печати, по радио, телевидению стали звучать непривычно свободолюбивые речи. Вначале люди выжидали, чем это кончится. Но цензура не вмешивалась... Началась открытая критика не только предприятий сферы обслуживания и их администрации, но и методов работы КПЧ, профсоюзов, органов госбезопасности и юстиции, и, как следствие, сняли с постов ряд секретарей ЦК, руководителей центрального совета профсоюзов, министра внутренних дел и генерального прокурора».

А потом политическая активность стала выплескиваться на улицы. И этому тоже никто не препятствовал. 14 марта 1968 года в городе Брно прошла массовая демонстрация, на которой было выдвинуто требование отставки Новотного с президентского поста. «И манифестантов не разогнала полиция, их не клеймила «Руде право», более того, всё это передавалось по радио, - повествует Млынарж. - Но самым невероятным было то, что через восемь дней Новотный действительно заявил о своём уходе».

Тут-то советская верхушка забеспокоилась. Переживали, разумеется, не за судьбу Новотного, а, выражаясь высокопарно, за судьбу социализма. Уж кто-кто, а советские вожди понимали, что митинговая стихия такому типу политических режимов абсолютно противопоказана. 21 марта 1968 года, за день до отставки Новотного и ровно за пять месяцев до ввода войск в ЧССР, советское руководство обсудило создавшееся положение на заседании Политбюро ЦК КПСС. Леонид Брежнев жаловался на необязательность Дубчека, пообещавшего, что «события не выйдут на улицу», но не сдержавшего слова. А между тем, многие митинги и собрания, сетовал Леонид Ильич, «носят направленность антисоветскую».

Именно 21 марта, на том самом заседании партийного ареопага, впервые была озвучена идея силового решения. «По линии военной нам нужно также принять конкретные меры, во всяком случае, разрабатывать их хотя бы», - заявил председатель КГБ СССР Юрий Андропов.

В целом, с Пражской весной Москве было всё понятно с самого начала. И последующие события только укрепили руководителей партии и правительства в первоначальном мнении: с этим «безобразием» нужно было покончить.

Танки в городе

Советское руководство не верило чехословацкому, уверявшему Москву, что всё идёт по плану и что план этот не предусматривает «побега» страны из социалистического лагеря. И, в общем-то, правильно, что не верило. Но дело отнюдь не в двуличии Дубчека и его соратников, которые совершенно искренне верили в возможность демократизации социализма.

«Я был коммунистом-реформатором, а не демократом некоммунистического толка, - писал о себе Зденек Млынарж. - Я этого не скрывал тогда и не вижу нужды скрывать это сейчас. У меня не было ни политических, ни идеологических мотивов стремиться к отстранению КПЧ от власти. В то же время, согласно своему пониманию коммунизма и социализма, я считал необходимым ликвидировать тоталитарную систему, при которой единственной правящей политической силой в стране выступает компартия, удерживающая монополию на власть и применяющая диктаторские методы. Я же был за то, чтобы коммунистическая партия осуществляла свою власть в рамках плюралистической демократии, а не в диктаторской системе».

А вот что говорил Александр Дубчек за месяц до вторжения, 19 июля 1968 года, в беседе с наведавшимся в Прагу генсеком Французской коммунистической партии Вальдеком Роше: «Мы знаем, что для капиталистов было бы очень хорошо, если бы мы проводили антисоветскую политику. Но мы - коммунисты, и мы не собираемся вырабатывать свою линию в соответствии с пожеланиями буржуазной прессы... Даже если бы существовала сила, которая толкала нас за пределы социализма, мы не ушли бы за пределы социализма».

Вместе с тем Дубчек, признавая, что «есть люди, которые высказывают идеи, противоречащие идеям партии», категорически отказался сворачивать свободу слова и подвергать несогласных репрессиям: «Совершенно исключено, чтобы мы приняли административные меры против известнейших наших людей. Безусловно, у нас есть всё необходимое для этого… Но использовать силу в подобном случае? Это привело бы к катастрофе».

Под «нашими известнейшими людьми», вероятно, подразумевались семьдесят интеллектуалов, которые подписали знаменитые «Две тысячи слов» (полное название: «Две тысячи слов, обращённых к рабочим, крестьянам, служащим, учёным, работникам искусства и всем прочим»). Этот текст часто называют манифестом Пражской весны. В нём содержалась жёсткая критика порядков, установленных компартией в послевоенные десятилетия, и призывы к дальнейшей демократизации политической жизни Чехословакии. От социализма подписанты манифеста, правда, не отрекались, но было понятно, что их понимание социализма существенно расходится не только с брежневским, но и с дубчековским.

Важно отметить, что «Две тысячи слов» были изданы на следующий день после того, как цензура в Чехословакии была отменена законом. Гласность была, по сути, единственным реальным достижением Пражской весны. Ничего другого реформаторы за отведённые им полгода сделать не успели ни в политике, ни в экономике, ни в социальной сфере. Но для краха режима и этого было достаточно. С момента отмены цензуры смена политического режима становилась вопросом времени.

Об этом, в частности, говорит история советской перестройки. У нас ведь тоже всё началось с гласности. И тоже весной. А закончилось тоже в августе и тоже танками: в Чехословакии танки - 21 августа 1968 года, в Советском Союзе - 19 августа 1991 года. Правда, у нас результат военной операции был совершенно иным.

Впрочем, в Чехословакии 21 августа 1968-го тоже ничего не закончилось. С этой точки зрения решение советского руководства о силовом подавлении Пражской весны выглядит не мудрой предусмотрительностью, а грандиозным стратегическим просчётом.

Формула нелюбви

Одно из самых сильных мест в дневнике Эльвиры Филипович - её впечатления от поездки в «нормализованную» Чехословакию. В записи, датированной 18 июля 1971 года, передан рассказ встреченной Филипович в городе Либерце старой знакомой, представительницы русской общины.

«Вы себе и представить не можете, что мы, русские, здесь пережили. Пришли... пришли наши. И внуки мои встречать побежали, свои ведь. А люди с нами разговаривать перестали, не здороваются, предателями называют, коллаборантами... Мы ведь - оккупанты, азиаты. Как же нашим-то это не доходит, тем, которые войска послали? Дружбу нашу танками истоптали. Да, чехи все, даже те, кто хорошо к нам относится, считают, что это оккупация...

Одна моя знакомая русский язык преподает, казалось бы, и душу русскую понять должна. Так она детям сказала в сентябре шестьдесят восьмого: "Будем, детишечки, русский язык учить: язык врага своего нужно знать"».

Короче говоря, по итогам спецоперации «Дунай» антисоветские и антирусские настроения в Чехословакии только возросли. Что, кстати, признавали и в Москве, хотя и непублично. Аналитики Комитета госбезопасности рубили правду-матку так, что щепки летели.

«Если к моменту прихода наших войск мы могли рассчитывать на поддержку и понимание примерно 50-60% населения, то к концу первой недели это соотношение изменилось явно не в нашу пользу, - говорилось в секретной справке КГБ «Некоторые замечания по вопросу подготовки военно-политической акции 21 августа 1968 г.», датированной 16 ноября 1968-го. - Уже 75-90% населения, терроризированного и деморализованного контрреволюционной пропагандой, стало рассматривать ввод советских войск как оккупационную акцию... В настоящее время главный вопрос, стоящий на повестке дня, это война за умы чехов».

Выиграть войну за умы оказалось куда сложнее, чем победить несопротивлявшуюся чехословацкую армию. Эта спецоперация была с треском проиграна. Да и вряд ли здесь вообще можно было рассчитывать на успех. Как говорил по иному, но чем-то всё-таки похожему поводу герой культовых «Покровских ворот»: «Поверьте историку: осчастливить против желания нельзя».

Реставрированный ортодоксально-коммунистический режим в ЧССР держался исключительно на советских штыках и продержался, по историческим меркам, недолго - как только эти штыки зашатались. В 1989 году, через 21 год после подавления Пражской весны, в Чехословакии победила осенняя «бархатная революция». А ещё через 10 лет, в 1999-м, Чехия стала членом НАТО. В 2004-м за ней последовала Словакия...

Можно бесконечно возмущаться вероломством непрерывно расширяющегося западного военно-политического блока, но нельзя не признать: и для чехов, и для словаков, и для многих других наших бывших «братьев» путь в НАТО начался 21 августа 1968 года.