«Люба + Саша». Первая свадьба Победы

Рожденный в трёх рубашках

Александр Бессараб распахнул перед нами, как окно в прошлое, старый фотоальбом с затёртыми краями и вытащил оттуда групповой снимок. Лица однополчан выделялись на фоне прокопчённого дымом здания фашистского парламента, а на обугленных стенах между шрамов от пуль и осколков были выцарапаны автографы победителей: «Мы защищали Одессу, Сталинград, пришли в Берлин!», «Мы из Донбасса. Знай наших! В. Правоторов», «И мои снаряды попали в рейхстаг. Лейтенант А. Елютин».

- А вы свою подпись на Рейхстаге поставили?

- Да, там должны были остаться наши имена. Моё и моей невесты Любы. Ещё в Тиргартене стреляли, а я ей сделал предложение на Королевской площади. И по причине отсутствия загса мы расписались прямо на Рейхстаге, - улыбнулся старый артиллерист, разглаживая пальцами пожелтевший снимок.

- Редко фотографии достаю, - признался фронтовик. - Тяжело вспоминать. Ведь я остался последним из тех, кто Берлин брал. Все, кто были моложе, давно ушли. Нет сержанта Винокурова - его расчёт первым выкатил орудие на Кёнигсплац и открыл огонь по Рейхстагу. Нет Аркаши Кучина - у его пушки фаустпатроном разбило щиток и оторвало колесо, а он, раненый, продолжал вести бой, подавил несколько пулемётных точек и только потом ушёл в медсанбат. Нет моего ровесника, лейтенанта Миши Маринушкина, командира огневого взвода, который с трёхсот метров прямой наводкой расстрелял фашистский парламент. Нет уже и Любы моей... - вздохнул он горько и замолчал.

Александр Бессараб начал войну простым солдатом, а закончил майором, командиром 420-го ОИПТД (отдельного истребительного противотанкового дивизиона. - Авт.). Осенью 41-го защищал Москву, воевал под Спас-Деменском, бил врага на Смоленщине, участвовал в операции «Багратион», освобождал Белоруссию и Прибалтику. Командовал разведвзводом, ротой, батальоном, полковой артиллерией. Получив тяжёлое осколочное ранение и едва не потеряв ногу, уговорил медиков оставить в строю. Вернувшись в родной 79-й стрелковый корпус, возглавил отдельный дивизион истребителей танков, прошёл с ним Польшу, форсировал Одер, брал Берлин и штурмовал Рейхстаг.

На фронте редко кому удавалось совершить такой славный боевой путь и при этом выжить. Не случайно в Московском комитете ветеранов войны про Бессараба шутили, что он родился не в одной рубашке, а сразу в трёх. Перевалив через столетний рубеж, легендарный ветеран в кругу близких отметил весной 73-ю годовщину Победы, а осенью тихо ушёл к своим однополчанам, оставшимся лежать на берлинской брусчатке. Это было его последнее интервью.

«Немцы, увидев нас, поднимали руки»

16 апреля, когда началась Берлинская операция, наша 3-я ударная армия приступила к форсированию Одера, - вспоминал Бессараб. - Немцы взорвали шлюзы, река сильно разлилась, и с нашего берега было видно, как по ней плывут трупы гитлеровцев. Их течением несло с юга, где наступали войска 1-го Украинского фронта. После мощной артподготовки мы перебрались на Кюстринский плацдарм и только стали окапываться, как позвонил комдив Асафов и приказал принять 780-й артиллерийский полк, командир которого, капитан Расторгуев, только что погиб. Пришлось временно возглавить этот полк, а свой 420-й отдельный дивизион передать заместителю по строевой Голобородько. Так вот, вместе, двумя частями, мы через несколько дней и вошли в Берлин.

- Сколько у вас к тому времени было орудий? Как их перевозили в ходе боёв?

- Только у одного моего дивизиона, кроме 12 пушек ЗИС-3, было ещё 36 противотанковых ружей, а это столько же расчётов. Все были на колёсах - нам тогда поступили ленд-лизовские «Доджи» - с открытым верхом. Проходимость лучше, чем у «полуторок», за счёт гидроамортизаторов они не так сильно прыгали на колдобинах. Мы на них возили те самые ЗИС-3 - легендарные пушки Грабина калибром 76 мм. Они с клиновым затвором, простые и надёжные, расчёт мог руками перекатывать, быстро меняя позицию для стрельбы.

А 780-й артиллерийский полк состоял уже из трёх дивизионов. Два из них имели по двенадцать пушек ЗИС-3, у третьего было двенадцать 122-мм гаубиц. Всего получалось 36 орудий - впечатляющая огневая мощь! Пройти открыто таким полком по городу даже при параде неудобно, а тут война, здания высокие, стреляют из-за каждого угла. Мы продвигались быстро, давили их оборону прямой наводкой, сбивая всё на своём пути, и немцы, увидев нас, сразу поднимали руки. Но это было уже в Берлине, до которого с Кюстринского плацдарма мы дошли почти за неделю. Кстати, по пути к нему я как раз и встретил свою любовь…

- Очень интересно! И как это произошло?

- Ну как это обычно происходит на войне? Под грохот разрывов! - улыбается Бессараб. - На второй день командования артполком, будучи уже в двадцати километрах от исходного рубежа наступления, мы с подполковником Вознесенским отправились на рекогносцировку и выбрали траншею для наблюдения. Рядом горела наша подбитая самоходка, в которой от пожара вдруг стали рваться боеприпасы. Мы упали на дно окопа, и тут на меня кто-то свалился сверху, каблуками больно ударив по ребрам. А когда опасность миновала, также упершись каблуками в мою спину, выскочил наружу.

Я выругался от такой наглости, встал и, отряхнувшись от песка, хотел было блеснуть неисчерпаемым богатством русского языка, как увидел симпатичную девушку с погонами лейтенанта медицинской службы и замолчал. Она улыбнулась и представилась старшему по званию: «Лейтенант Корявцева из медсанбата, ищу командира дивизии, чтоб поменять повязку на его раненой ноге». Вот так я и познакомился со своей будущей женой.

- Что было потом?

- А потом появился комдив, полковник Асафов, и отправил её в тыл от греха подальше. Сказал, что, как только возьмём деревню, так перевязку сделаешь, а сейчас некогда. Мы ждали контратаку немецких танков, надо было пушечный дивизион выводить на прямую наводку...

Второй раз майор Бессараб встретится с Любой Корявцевой уже в Берлине, когда сдаст 780-й артполк новому командиру, а сам вернётся в родную часть. В тот день трофейный фургон из медсанбата приедет за ранеными на НП дивизии, но попадёт под миномётный обстрел и загорится. Лейтенант Корявцева окажется запертой в кабине, однако Бессараб успеет выбить дверь и на руках отнесёт девушку в подвал, укрыв там от осколков.

Потом у них будет ещё несколько мимолётных встреч, которых хватало лишь на то, чтобы обменяться парой слов. Оба понимали, что война, с её ежедневной кровью и смертью, слишком неподходящее время для выражения чувств. Наступление развивалось, враг сопротивлялся всё яростнее, и мысли о любви сами отходили на второй план…

Из гаубицы - по трубе

Зайдя в Берлин, 79-й стрелковый корпус 1-го Белорусского фронта, по сути, замкнул котёл, заперев в нём полуторамиллионную армию Вермахта. Гитлеровцы создали четыре оборонительных кольца, и, чтобы их прорвать, в дивизиях организовали штурмовые отряды - в каждом был стрелковый взвод и одна-две лёгких противотанковых пушки, которые можно толкать руками. Эта тактика оправдает себя в ходе уличных боёв, когда прямой наводкой разбивались завалы из брёвен, камней и мешков с песком.

- Какого числа ваш полк вошёл в германскую столицу?

- 22-го апреля мы вошли в самый густонаселенный район Берлина - Розенталь, и сразу увидели, что улицы перегорожены баррикадами толщиной до двух метров, не поддающимися ни «сорокопяткам», ни пушкам Грабина, поэтому приходилось выдвигать на прямую наводку 122-мм гаубицу. Немцы отслеживали нас, ставили на пути заградительный огонь, и мы долго не могли понять, где прячется их наблюдатель. Пока разведчики 780-го артполка не заметили его на кирпичной заводской трубе. Сержант Доронин - командир расчёта 122-мм гаубицы - тут же выкатил орудие на прямую наводку, сделал пристрелку первым снарядом, а вторым с ювелирной точностью попал в середину трубы. Она рухнула вместе с немецким корректировщиком, стрелковый батальон поднялся в атаку, и через 15 минут Розенталь был наш.

Кстати, мои корректировщики в тот день тоже чуть не погибли, - продолжал рассказ ветеран. - Наш начальник разведки Дубинин со связистом, пробравшись в тыл к немцам, обосновались в башне костёла и целый час управляли оттуда огнём артиллерии по рации, пока гитлеровцы её не запеленговали. Костёл тут же окружили мотоциклы с автоматчиками, и Дубинин, понимая, что живыми их группа не выберется, попрощавшись с нами, вызвал огонь на себя. Гаубичные батареи полка точно накрыли цель, при этом ни один снаряд не попал в костёл.

- В Берлине много мужского населения оставалось? Или их всех мобилизовали?

- Гитлер ставил под ружьё всех - и подростков, и стариков, - вспоминал Бессараб. - Когда мы их встречали, они тут же сдавались. Эсэсовцы прятались за спинами мирных жителей и никого не щадили, сопротивляясь с отчаянием обречённых. В каждом доме была засада снайперов и фаустников, переодетых в гражданское. Они вели огонь из окон и чердаков, прикрываясь людьми, как живым щитом. Моего офицера, пытавшегося увести людей в безопасное место, гитлеровцы скосили очередями с обеих сторон улицы. И тогда наша самоходка взяла и уничтожила эти два 6-этажных дома - они сложились, как игральные карты на столе.

После чего немцы пришли к Жукову: «Ради бога, мы сами будем ловить нацистов, только не трогайте наши дома». И нам дали приказ: если противник не сопротивляется, берите в плен и отправляйте в тыл. Главной целью было - скорее добраться до правительственного квартала, где находился Рейхстаг. Путь наш пролегал через Шарлоттенбург - бывшую резиденцию прусских королей в элитном районе Берлина. Здесь располагалось дополнительное ведомство СС.

Проклятый мост

Когда мы с боями туда подошли, немецкой армии уже не существовало. Переодетые эсэсовцы укрылись в подземных тоннелях, соединённых метрополитеном. Перемещались по ним, куда хотели, и даже заходили нам за спину. Из-за чего дважды пришлось вызывать огонь на себя. Но пока наша 207-я дивизия вела зачистку Шарлоттенбурга, 150-я и 171-я дивизии, которым приказали взять Рейхстаг, подошли к Шпрее и остановились, неся большие потери. У них самоходки, танки, гаубицы, «Катюши», а пройти на Кёнигсплац не могут, потому что мост Мольтке разрушен и пересечь его на колёсах невозможно.

Местные жители сказали, что накануне по мосту британские самолёты бросали бомбы. Понимали, что самим не войти в Берлин, так хотели и нам помешать. Требовалось любым способом преодолеть проклятый мост, от которого к Рейхстагу лежал кратчайший путь. А как преодолеть, если с той стороны эсэсовцы ведут кинжальный огонь по мосту? И тогда Жуков прислал генералу Перевёрткину гневную радиограмму: «В чём дело? Почему два дня сидите и не можете взять?»

После чего у нас появился командующий артиллерией 1-го Белорусского фронта генерал-полковник Василий Казаков. Он шёл на КП корпуса, где решали, почему дивизии не могут двигаться вперёд и несут потери. Казаков меня хорошо знал и, когда шёл через мои боевые порядки, увидел, что мы вдоль Шпрее выставили пушки на прямую наводку и бьём по «дому Гиммлера». Он меня похлопал по плечу, и я слышу, как он говорит сопровождавшему его Василькову: «Видишь? Прямая наводка! Вот какую тактику вам надо выбрать!..»

Получается, что командиры обеих дивизий ошиблись. Они для штурма Рейхстага не взяли ни 76-мм пушек Грабина и даже ни одной «сорокопятки», которую можно вдвоём двигать вперёд и при этом бить врага в упор. В итоге, когда собрались у командира 79-го корпуса, тот сразу отдаёт приказ: «Бессараб, иди к мосту и разберись на месте, как артиллерию через Шпрее перебросить!» И меня тут же со всем дивизионом передали в распоряжение 150-й дивизии на время штурма. Сапёры изготовили платформы, на которые помещалось по две пушки, и в ночь на 30-е апреля мы протащили их по дырявому мосту, спрятав на том берегу внутри разбитых домов. Все, кто там был, поразились: «Как вы здесь оказались?»

Ещё до рассвета я поставил орудия на готовые позиции, а в 11:35 объявили о начале артподготовки. Причём первые полчаса принадлежали только мне. Всех предупредили: батареи бьют прямой наводкой. Мы со всех стволов открыли огонь по окнам, где у немцев стояли наблюдательные посты. Они сильно укрепили передний край перед домом - до метра толщиной была стена. Но мы её разрушили и пробили путь для нашей пехоты.

- Получается, в Рейхстаге утром 30 апреля наших солдат ещё не было?

- Да, первые две попытки прорваться оказались неудачными, - вспоминал Бессараб. - Немцы нашу пехоту прижали пулемётами к площади. Её хотели снова поднять на штурм, а те говорят: «Мы не можем. Стреляет Бессараб». И тогда они с другой стороны здания пошли на штурм. Первым вошёл в Рейхстаг батальон 171-й дивизии полковника Негоды, а вторым, и значительно позже, батальон Неустроева 150-й дивизии генерала Шатилова. Короче говоря, когда я открыл огонь, бой шёл уже внутри здания…

Непризнанные знаменосцы

По словам Бессараба, корректируя стрельбу дивизиона по Рейхстагу, он заметил две фигурки с красным флагом на его крыше и тут же приказал прекратить огонь.

- Я глянул в стереотрубу и обомлел: штурм ещё не начался, а в Рейхстаге уже наши! - вспоминал ветеран. Он видел, как на парадное крыльцо пулей взлетел офицер, обернулся и, взмахнув автоматом, скрылся внутри здания. За ним устремились остальные, которых, по его словам, было не меньше ста человек. Бессараб тут же по прямому проводу доложил командующему артиллерии Василькову, что 30 апреля в 13 часов с чем-то видит красный флаг на крыше Рейхстага. Но на КП корпуса его докладу не удивились.

- Оказывается, об этом флаге доложил не только я, но ещё кто-то из 171-й дивизии, и оба донесения сразу ушли в Москву, - вспоминал Александр Никитович. - Немцы тоже заметили наше знамя и стали бить по нему зенитками. Я получил команду расстрелять эти пушки и перенёс на них огонь орудий…

Вскоре выяснится, что это была группа разведчиков лейтенанта Сорокина из 674-го стрелкового полка, чей самодельный флаг над Рейхстагом взметнулся самым первым. Они раньше всех проскользнули туда в ходе артналёта, когда немцы прятались от огня наших батарей, а штурмовые батальоны только готовились к броску.

Стрелки трофейных часов Бессараба показывали берлинское время, отстававшее на час от московского, поэтому в историческом приказе Жукова, где полководец поздравлял войска с победой, было указано время Москвы, по которому воевала действующая армия - 14:25. Потом это время в документах начнут сдвигать к вечеру, когда Рейхстаг перейдёт под контроль советских войск и на его крышу с официальным Знаменем Победы под номером «5», учреждённым Военным Советом 3-й ударной армии, ночью 1 мая заберутся сержанты Михаил Егоров и Мелитон Кантария. Правда, в сопровождении политрука, лейтенанта Алексея Береста, имя которого потом исчезнет из наградных документов.

По словам Бессараба, тогда никто не придавал значения тому, кто и когда поставит Красный флаг над фашистским парламентом, главное было - победить. Но в угоду политической конъюнктуре слава первых знаменосцев достанется именно Егорову и Кантарии, а не группе лейтенанта Сорокина, не артиллерийским разведчикам капитана Макова и не добровольцам майора Бондаря, которые гораздо раньше прорвались в Рейхстаг и водрузили на нём свои знамёна.

- Ну, в общем, семи офицерам из этих двух дивизий - 150-й и 171-й - дадут потом Героев Советского Союза. А нашим - ничего, - подытожил Бессараб. - Мне вручат орден Александра Невского, который считается полководческим, а командиру нашей дивизии - орден Суворова 2-й степени. Целый год генералы выясняли, кто всё-таки первым знамя водрузил - Мелитон Кантария с Егоровым или кто-то другой. Но я Красный флаг над Рейхстагом увидел днём 30 апреля, хотя до полной победы оставалось ещё двое суток.

Уравнение любви

Ожесточённые бои в центре Берлина продолжались всю ночь и до самого рассвета 2 мая. Над Тиргартеном висел едкий дым, смешанный с запахом тлена и цветущих деревьев. Батальоны 207-й дивизии продвинулись вглубь парка, и после их решительного броска, ровно в шесть утра, орудийный гул перекрыло раскатистое «Ура!» соединившихся фронтов - 1-го Белорусского и 1-го Украинского. До конца войны оставались считанные часы.

Когда затихла канонада, Бессарабу доложили, что немцы не реагируют на движения нашей пехоты. Наступила тишина, бойцы начали вылезать из укрытий, как вдруг со стороны Рейхстага появился белый флаг. Это была колонна немцев, которая шла сдаваться в плен. Впереди колонны шли четыре генерала, а за ними - офицеры и солдаты. И все без оружия.

Многим не верилось, что сопротивление врага сломлено, бойцы стали тянуться на Кёнигсплац, где стихийно собирались кучками, поздравляли друг друга с Победой, обнимались от радости и качали своих командиров. Качали начальника штаба и майора Бессараба, и даже комдива полковника Асафова, который морщился от боли в раненой ноге.

- Там стояли девчата из медсанбата нашей дивизии и наблюдали, как нас подбрасывают, - вспоминал Александр Никитович. - Я заметил среди них Любу, подбежал к ней и взял за руки. Вокруг грохотали выстрелы, стоял дикий гвалт, а мы смотрели друг на друга и молчали.

Бессараб признается ей в любви и сделает предложение в последние минуты войны. Из-за шума она не расслышит его слов, но поймёт всё по его глазам. На фронте не было загсов, поэтому они распишутся прямо на стене полуразрушенного Рейхстага, мимо которого в тот момент проходила колонна пленных немцев.

«Люба + Саша =?» - выведет он обломком кирпича на покрытой сажей стене и вопросительно глянет на избранницу. Та возьмёт из его рук обломок и добавит под формулой слово «Вместе!». Это было уравнение любви с одним неизвестным, и будущая жена Бессараба сразу нашла правильный ответ.

Потом кто-то из танкистов достанет гармошку, заиграет «Барыню», ликующая толпа на площади расступится, и двое весёлых пехотинцев, не выпуская из рук винтовок, пустятся в пляс. Любу от Бессараба утащат подруги из медсанбата, и они все потеряются в радостном хороводе на Кёнигсплац. Появится дивизионный оркестр, музыканты расчехлят инструменты, и солнечные зайчики запляшут на трубах в такт дирижёрской палочке.

Немецкий гарнизон ещё не капитулировал, но все понимали, что войне пришёл конец. Наступил день, когда умолкли пушки, и теперь можно было ходить по земле, не пригибаясь, в полный рост.

Александр Бессараб представит невесту командиру дивизии сразу после капитуляции Германии и попросит разрешения жениться. Свадьба состоится 19 мая в заповедном лесу севернее Берлина, куда выведут войска корпуса. Столы накроют посреди лужайки, на которой разложат стометровую ковровую дорожку. По обеим сторонам встанут однополчане, а в конце - командир дивизии, держа на полотенце каравай хлеба с солью.

Майор Бессараб и лейтенант Корявцева пройдут по этому ковру, как по минному полю, ещё не веря своему счастью. А когда все разместятся за столами, «посажёный отец» полковник Асафов поднимет первый тост. И тост этот будет не за молодых, а за Победу. Слишком трудной была к ней дорога, но она соединила двух людей, которые проживут потом в любви и согласии много лет.