Не блокчейном единым

«Цифра» заменит нефть. Капитализация, например, «Фейсбука» уже превысила капитализацию «Газпрома» и «Роснефти» - вместе взятых  и в пять раз. Криптовалюта (блокчейн) заменит доллары, евро, юани, иены, и наступит равенство. Бизнес освободится от диктата государства, и экономика расцветет пышным цветом. Не будет банков, фондового рынка, валютных махинаций, обменных курсов, офшоров, клиринга, бартера… Ничего не будет. Блокчейн. Будет только блокчейн…

Для описания цифровой экономики и технологии блокчейна используется язык рекламной индустрии. Впечатление такое, что идет сознательная фетишизация и мистификация «цифры». Тему разогревают всеми возможными способами. За прошлый год рост капитализации крипторынка составил более 4,5 тысячи процентов, его общая «стоимость» в 1,5 раза превысила капитализацию 100 крупнейших компаний России с ее лукойлами, новатэками, газпромами и северсталями.

Очевидный экономический дисбаланс никого не беспокоит, фокус общественного внимания настроен на будущие прибыли, которые «обещают» новые технологии. Однако если заглянуть за экран компьютера, посмотреть сквозь виртуальную картинку завораживающих финансовых перспектив, то увидишь микросхемы, процессоры и электрические сигналы.

«Фейсбук» - это связанные через интернет компьютеры и серверы, которые надо поддерживать в рабочем состоянии; помещения, которые надо построить из бетона, стекла и арматуры; электроэнергия, которую надо произвести; теплоэлектростанции, которые надо обслуживать; нефть и газ, которые надо добыть… Этот ряд можно продолжать бесконечно. В конце концов, необходимы люди, которых надо кормить, одевать, учить и лечить. Ничего этого виртуальная экономика делать не способна.

С блокчейном еще проще. Блокчейн - это цепочка связанных между собой особым образом данных, фиксирующая информацию и ее изменения, и существующая в виртуальном пространстве. Блокчейном не накормишь голодного и не обогреешь замерзшего. Блокчейн даже нищему на паперти не подашь.

В рекламно-буклетном формате цифровые технологии анонсируются как новый промышленный уклад. Материальную продукцию создают распределенные безликие промышленные агенты, связанные между собой, с поставщиками и потребителями в режиме онлайн. «Общение» людей, машин и вещей идет в едином информационном облаке (искусственный интеллект). Тяжелую неквалифицированную работу взяли на себя роботы, а люди заняты высокодуховным творчеством (нетрудовая экономика).

Картинка завораживает, особенно в части устранения экономической целесообразности как способа организации общества. Человек - существо общественное, а труд, если и не источник капитала, то способ его распределения. На чем будет строиться новая иерархия, никто народу не разъясняет. В публичном пространстве нет ни одной развернутой теории, а только экзотические рассуждения про креативный класс, сетевую демократию и уровень счастья в качестве новой модели социальных измерений.

Виртуальный мир (безграничное пространство) на реальный мир с его таможнями, налоговыми службами, национальными границами, российскими ВКС в Сирии и 6-м флотом ВМС США в Персидском заливе «натянуть» невозможно. В отличие от блокчейна, производственная сборка требует наличия людей, технологий, сырья на местах и обеспечения их безопасности. На рациональном уровне это понятно, а на виртуальном - градус общественной истерии растет, рынок "цифровых" стартапов пухнет, спекулянты считают прибыли.

В чем природа нового финансового феномена (а других феноменов ни блокчейн, ни вся «цифровая» экономика пока так и не создали)?
Чтобы ответить на этот вопрос, надо вернуться к началу этой истории, к развалу СССР.

Приватизация советского наследства сформировала колоссальный объем ожиданий будущей прибыли. В 1990-е годы капитализация фондового рынка превысила совокупный мировой продукт в 10 раз (сохраняется сегодня). Взаимные обязательства многократно дробились и перепродавались, увеличивая объем скрытой ликвидности в корпоративных бумагах, номинированных в долларах. Виртуальная доходность буквально взрывала национальные экономики, вербуя в ряды приватизаторов новые государства.

Под постсоветские активы был сгенерирован огромный инвестиционный потенциал. Произошел разрыв финансового и реального сектора мировой экономики. Инвестиционные ресурсы сконцентрировались в единой юрисдикции (США), а промышленные мощности (источник доходов) застряли в национальных границах. Своих собственных активов для покрытия десятикратного разрыва у США нет.

Мировой фондовый рынок (сегодня - 800 трлн долларов) ничем не обеспечен, перестал аутентично отражать состояние реальных рынков и окончательно перешел на торговлю обещаниями, превратившись в рулетку. Экономика лишилась возможности адекватно управлять долгосрочными рисками. Глобальный системный кризис был лишь вопросом времени.

Конструкция сохраняла устойчивость до тех пор, пока промышленные и добывающие центры (Китай, Индия, Россия) работали исключительно на прием инвестиций, конвертируя свои сбережения в валютные резервы (в доллары). По факту, они реинвестировали сами в себя, выплачивая эмиссионному центру роялти за институциональное сопровождение. В этом смысле 2008 год стал переломным.

К моменту кризиса развивающиеся страны смогли консолидировать внутренние ресурсы и политически отстроились от эмиссионного центра. Собственное видение будущего трансформировалось в самостоятельные бизнес-проекты и рост прямых инвестиций в зарубежные активы. Китай стал третьим инвестором в мире, а с учетом Гонконга и бартерных сделок - первым. Парадокс, но даже Россия с ее оттоком капитала занимала четвертое место среди мировых инвесторов. Угроза потерять финансовый контроль над мировым рынком заставила эмиссионный центр напомнить его участникам, кто в доме хозяин (санкции).

Глобальный финансовый кризис провел черту под прежним устройством мира и обозначил старт новой модели роста. Сокращение собственных расходов (частичный дефолт) США сняли с повестки дня. Вместо договоренностей с развивающимися странами, которые превратились к этому моменту в главные драйверы роста мировой экономики, был запущен печатный станок.

Печатая деньги, Вашингтон де-факто конвертировал собственные долги в «права требования» на активы постсоциалистических рынков. А политически нейтрального механизма защиты инвестиций не существует. За любым частным инвестором всегда стоит полицейский в форме того государства, в долговых расписках которого эти инвестиции оформлены. США взяли на себя управление процессом, а местным экономикам предложили процент от роста общей капитализации. Другим странам как бы сказали, вам не о чем беспокоиться, мы все сделаем сами.

Политический подход США к рынку до 2008 года скрывался за неолиберальной риторикой. В общественное сознание внедрялся тезис, что главная задача государства  - содействовать бизнесу, который налогами оплачивает предоставляемые ему услуги. Общественный уклад формируется сам собой (частная инициатива), государство лишь паразитирует на нем, создает дополнительные издержки, порождает коррупцию и снижает общую эффективность.

В частности, в России любые подозрения в адресности действий США (сверху вниз) объявлялись конспирологией. Действия Китая в этой парадигме трактовались, как коммунистические. Японская и корейская модель назывались азиатскими. Все замкнулось в примитивной метафизике, где в роли «Отче наш» выступают цены на нефть и ставки ФРС США. Выросло поколение экспертов и управленцев, для которых стратегия - это прогноз курса доллара и перманентное его редактирование. Верхом экономического анализа считается утверждение о необходимости оседлать новую, цифровую, «волну».

В чем природа этой «волны», кто ее запускает, для чего и с какими целями? Это вопросы епископата, и рациональному осмыслению они не подлежат. Технологические волны носят объективный характер морских приливов и отливов, а Земля есть блин на трех слонах, которые стоят на трех китах. Далее - по тексту единственно верного учения.

Через санкции и печатный станок США отобрали у развивающихся рынков право распоряжаться своими сбережениями. В ответ получили жесткую политическую реакцию со стороны Индии, России и Китая. В итоге напечатанные деньги оказались заперты на биржах Нью-Йорка, Франкфурта и Лондона. Система аккумулировала средства, но потратить их она не в состоянии.

Виртуальные доходы, оформленные в долларах, давят сегодня на реальную экономику, выдувают финансовые пузыри и разгоняют капитализацию «цифровых» технологий (рынок стартапов). Новые знания оформляют не как патенты и сертификаты, а как бизнес-активы с венчурной капитализацией, выходящей далеко за пределы сегодняшнего дня. Идет финансовая фиксация статусов без промышленного применения, формируется рынок на перспективу (капитализация потенциалов).

Реализовать свою капитализацию стартапы могут только в американском варианте глобального миропорядка. В разорванном национальными границами политическом и экономическом пространстве «цифра» работать не будет, а обратной дороги у США нет. Отказ от выпущенных ранее финансовых обязательств означает признание «самого надежного в мире долга» самым ненадежным, с неизбежным крахом мирового порядка в том виде, в каком мы его знаем.

«Цифра» не создает новую промышленную реальность. Она вводит новую регулятивную практику (способ распределения ответственности и механизм контроля), закрепляет экономические дисбалансы и политические перекосы. Главная компетенция, предлагаемая рынку блокчейном, это постоянство, невозможность изменить механизм взаиморасчетов, как способ фиксации отношений собственности. При этом усиление связности и взаимозависимости подается, как рост свободы.

Фокус тут в том, что экономическая субъектность может быть институализирована только в форме государства с общей стратегией развития (идеология) и общим режимом безопасности, эту стратегию обеспечивающим. Политически ангажированными являются не только инвестиции, но и экономика в целом.

В реальности за новыми «цифровыми» технологиями стоит не «свобода, равенство, братство», а супергосударство с супераппаратом принуждения к исполнению ранее выданных обещаний и реализации ожиданий.

Верховный суд США уже разрешил американским судам выдавать санкции на доступ к содержанию любого компьютера - независимо от места его нахождения. Программное обеспечение позволяет делать это на удаленном доступе.

Реализация «цифрового» сценария означает фактический отказ политической нации (Nation State) от права на самостоятельный проект развития.

Государство как бы отдает суверенитет (субъектность) на аутсорсинг единому регулятору. Тезис о всесилии коммунистического учения в силу его верности, обретает демократический смысл. Новый вариант Интернационала проходит не под пролетарской вывеской, а под лозунгом «Капиталисты всех стран, объединяйтесь!»

Попытка унифицировать «образы жизни» на основе прибыли в одностороннем порядке привела к нарастанию национальных и конфессиональных конфликтов. Каждая ценностная модель самобытна, имеет уникальную метрику успеха и самоценна для общего развития человечества. Удержать столь сложную цепочку рисков ни одному рынку не под силу. Исторически с этой ролью справлялось только государство.

Главное, что необходимо сегодня понимать, это то, что мир носит социальный характер, а конкуренция между странами никогда не прекращалась. Попытка спрятать национальные стратегии за коммерческими интересами частных компаний была, как выяснилось, «военной хитростью». Обман заложил основы глобального кризиса доверия, который привел к новому мировому противостоянию.

Капитализация крипторынка и разгон «цифровой» мифологии - это не о размерах завтрашней прибыли. Это о нашем будущем. О «праве первородства» и «чечевичной похлебке». Либо «Соединенные Штаты Мира», либо фрагментация и ослабление связей глобального рынка с неизбежным замедлением роста и общим падением уровня жизни.

Выбирать придется самостоятельно. Сюжеты о черном человеке в кожаном плаще и солнцезащитных очках, который с помощью розовой таблетки освободит нас от матрицы, хороши только для Голливуда.