«По пятницам меня водили на казни»

Алексей Михайлович Козлов - полковник Службы внешней разведки, Герой России, награждён орденом Красной Звезды, кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством», - скончался в конце 2015 года. Он один из принадлежавших к сугубо малочисленному штучному всемирному клану разведки. Он - нелегал, которому удалось прожить сразу несколько жизней. При этом каждая была полна опасностей и невероятных событий и по большей части лишена главных человеческих радостей - дома и нормальной семьи. Нелегалы не жалуются на судьбу, которую когда-то выбрали сами или она явилась к ним силою сложнейших обстоятельств. И очень редко имеют возможность или желание поделиться с окружающими хотя бы немногими эпизодами из своей бурной жизни. Но иногда волею руководства разведки такая возможность всё же выпадает.

«Расскажу всё, что сочту возможным»

- Я расскажу вам всё, что сочту возможным, называя своё настоящее имя. И нет в этом ничего страшного: отсидел два года в тюрьмах в Южной Африке, и противник моё имя знает отлично. Для начала назовём причину моего ареста без уточнений - предательство.

Родился я 21 декабря 1934 года в Кировской области в селе Опарино, Опаринского района, Кировской области, - рассказывает Алексей Михайлович. - Правда, села этого не помню, никогда не видывал и где оно не знаю, потому что в полтора года бабушка забрала меня у родителей, и с 1936-го я жил в Вологде. Там и окончил десять классов. Так уж сложилось, что воспитывался я у бабушки с дедом, потому что мать с отцом были очень молоды и растили кроме меня ещё троих. Мама работала бухгалтером в колхозе. А отец в 1941 году ушёл в армию, во время войны был комиссаром танкового батальона в Пятой гвардейской армии генерала Ротмистрова, того самого, что стал потом маршалом бронетанковых войск. Отец, и я этим горжусь, участвовал в битве на Курской дуге. Мать осталась одна, как выживала с тремя детьми на руках, не представляю.

Ну а я в 1943-м поступил в школу. Как раз тогда закончилась Сталинградская битва. Видите, по какому счёту идут у меня военные годы. Школу я закончил с серебряной медалью - и в столицу. Прибыл на Ярославский вокзал с деревянным чемоданчиком и висячим замком. Было это в 1953-м, как раз зимой умер Иосиф Виссарионович Сталин. В Москве до того ни разу не был. Первое, о чём спросил в справочном бюро вокзала: «Где находится Институт международных отношений?» Мне назвали адрес: Метростроевская, 53. Сейчас в этом здании Дипломатическая академия. Шесть лет я в этом здании проучился.

И в декабре 1958-го на последнем курсе отправили меня на практику в Данию в консульский отдел посольства по линии МИДа. Подтянул свой датский. Когда вернулся, предложили пойти на работу в органы государственной безопасности.

В 1959-м меня в первый и в последний раз вызвали на Лубянку - тогда улицу Дзержинского, дом 2. Спросили: где бы ты хотел работать? Я ответил: только на оперативной работе - чтобы никаких писулек. Предложили стать разведчиком-нелегалом. Только вот я и сейчас могу похвастаться одной шишкой - на пальце. Никогда мне не приходилось писать столько, сколько на этой несчастной оперативной работе.

«Нельзя нелегалу общаться со своими коллегами из резидентуры»

- Но разве для нелегальной работы не требуется знание иностранного как родного?

- В МГИМО немецкий был у меня первым языком, и к тому времени был хорошим, нормальным. Датский изучал в институте и во время практики в Копенгагене. Взяли меня на подготовку. Причём была она очень короткой: год обучения по обычной программе, полтора года работы в центральном аппарате. Пришёл учиться 1 августа 1959 года, а уже 2 октября 1962-го выехал на боевую работу в одну западную страну.

- И чем Вы там занимались, помимо своего основного дела, конечно?

- Каждый разведчик-нелегал должен иметь какую-то профессию прикрытия. У нас в Москве в тот момент меня могли сделать слесарем по ремонту автомашин, мастером по починке холодильников или телевизоров и тому подобное. Сделали техническим чертёжником. Я эту профессию ненавидел всеми фибрами души, потому что по складу - гуманитарий. Но пришлось согласиться. Да и профессия чистая, хоть под машину не нужно лазить.

- А какой у вас был паспорт?

- Немцем я был. А паспорт - западногерманский, правда, липовый. Потом Центром мне было предложено совершить обкатку по нескольким странам, поставить печати в свой документ, выбрать какое-то государство, в котором я якобы жил многие годы и где мог, по легенде, заработать достаточно денег как иностранец.

У меня установились хорошие связи с фирмами, выпускавшими материалы для химчисток - химикаты, машины. И мне предложили быть их представителем во всех странах мира, кроме Италии, где находилось генеральное представительство фирмы. Меня это устраивало. Был прописан в Риме, платил там налоги, но бывал в столице по два-три месяца. Разъезжать приходилось по другому региону - Египет, Иордания, Израиль, Кувейт, Ливан. Затем Саудовская Аравия и много ещё чего.

- И никогда у ваших знакомых не возникало никаких подозрений?

- А какие подозрения?

- Что вы постоянно в разъездах, мотаетесь по миру…

- Но я же продавал машины, химчистки. Кстати, у меня было много контактов по делам фирмы, которую я представлял. И где-то в Гонконге или на Тайване я посещал все учреждения химчистки.

- А ваши хозяева из Рима не понукали? Давай активнее, продавай больше…

- Всё проще: продашь, получишь комиссионные, не продашь, ничего не получишь. Какие хозяева? У меня их и не было. Я был свободный представитель.

- Эти поездки никогда не настораживали? Когда человек столько ездит…

– В жизни не слышал, чтобы люди привлекали к себе внимание, потому что ездят. Я же был европейцем, немцем, вход которому открыт везде.

- С кем-то из соотечественников вы встречались?

- За рубежом у нас очень редко бывали личные встречи. Например, в Италии за десять лет всего две. Приезжали из Центра. Вообще же личные встречи проходили, что называется, на нейтральной почве. Однажды как раз под Новый год, накануне возвращения на Родину - отпуск у меня начинался в январе, - прилетел я из Тегерана в Копенгаген, встречаюсь с резидентом. Обменялись мы паспортами. Я дал ему свой «железный», с которым всё время ездил, он мне - другой, который потом можно было уничтожить. Резидент поздравляет меня с Новым годом и с награждением «Знаком почётного чекиста». И добавляет: поздравляет тебя ещё один общий знакомый, который здесь. Я его спрашиваю, кто же этот общий знакомый? Он говорит: Олег Гордиевский. Я спрашиваю его: откуда Олег Гордиевский знает, что я здесь? Ты, что ли, ему сказал? Или показал вот этот мой новый паспорт? А Гордиевский был тогда его заместителем. Это я к тому, что нельзя нелегалу, если нет на то крайней необходимости, общаться со своими коллегами из резидентуры.

Атомную бомбу ЮАР обмыли шампанским ещё в 1976-м

- В 1977 году мне впервые поручили выехать в ЮАР - тогда страну апартеида. На всех скамейках в парках, на улицах надписи «только для белых». Магазины - только для белых, для чёрных ничего нет. Чёрные в 6 часов вечера садятся и уезжают в свои тауншипы. Для меня это было дико. Тогда Советский Союз помогал Африканскому национальному конгрессу. Разведку же больше интересовало другое: тайные связи ЮАР с Западом. Когда я в первый раз посетил Намибию, это была немецкая Юго-Западная Африка, колония ЮАР. Объездил всю страну. Везде нужны были контакты.

Там уран добывался уже обогащённый на 80 процентов. И весь этот уран шёл в Америку. А ведь официально США, Англия и другие западные страны к тому времени объявили ЮАР экономический бойкот. В 1978 году я сам предложил совершить поездку по приграничным, прифронтовым государствам - Замбия, Ботсвана, Малави. Они вроде бы помогали Южноафриканскому конгрессу, но всё равно экономикой там заправляли юаровцы.

- А что ещё интересовало советскую разведку в ЮАР?

- Есть там всё-таки атомная бомба или нет. В научно-исследовательской лаборатории Пелиндаба велись исследования в ядерной области. И у нас, и у американцев были подозрения, что там создаётся атомная бомба. Потому что однажды в 1978 году удалось зафиксировать похожую на атомный взрыв вспышку в южном полушарии неподалеку от Кейптауна. Тогда я и включил Малави в свою поездку, ведь это было единственное африканское государство, установившее с ЮАР дипломатические отношения. Приехал в город Блантайр. Все белые в этих государствах очень быстро между собой сходятся. Появляется свежий европеец, тем более немец, тебя с удовольствием примут и поведают абсолютно всё. Как-то разговорились про атомную бомбу. Я и говорю, надо же, думали, будто ЮАР её имеет, а оказалось, нет. И вдруг одна пожилая женщина оживляется: как это нет, мы же в декабре 1976-го обмывали её изготовление шампанским.

- Это официально установлено?

- Я тут же сообщил в Центр. Как мне потом рассказывали, ночью вызвали даже начальников управлений, отдела и обсуждали мою информацию. Но документально это нельзя было доказать. Кстати, женщина эта мне представилась, сообщила, что работала секретаршей генерального директора базы Пелиндаба, ушла на пенсию и переехала в Малави.

- А потом это нашло подтверждение?

- Нашло.

«У моего следователя в кабинете висел портрет Гитлера»

В 1980-м году меня опять отправили в ЮАР. Прилетел я туда. Потом - в Намибию. И вот в Виндхуке заметил за собой наружное наблюдение.

- Впервые за всё время?

- Да. Деться оттуда некуда. Только лететь в ЮАР. Приземляемся в Йоханнесбурге, смотрю - чёрная машина направляется к нашему самолёту прямо к трапу. Предъявили мне документ юаровской контрразведки, надели наручники, отвели в аэропорт в специальную комнату, заставили раздеться до трусов. Затем притащили мои вещи, одели и повезли в Преторию. Месяц провёл во внутренней тюрьме полиции безопасности - это контрразведка ЮАР. Допросы - день и ночь. В первую неделю спать не давали ни секунды. Засыпал прямо стоя, иногда даже падал. Кстати, у моего следователя в кабинете висел портрет Гитлера. А сам он был поклонником Эрнста Кальтенбруннера. Допросы велись в основном в подвале. В общем, было хреново.

- Вас пытали?

- А куда от этого денешься? Через неделю вдруг решили дать выспаться. Однако камера, где я должен был спать, наполнялась звуками человеческих голосов. Как будто кого-то пытали рядом со мной. Люди орали, скрежетали зубами, плакали словно их избивали. Я понимал, что это запись. Но от жуткой какофонии некуда было деться. Через каждый полчаса ко мне заходила охрана и смотрела. Я должен был перед ними вставать. Однажды привели на допрос. Сидят два человека. Один из ведомства по охране конституции Западной Германии, другой - из службы разведки - БНД.

- Допрашивали на немецком или на английском?

- На английском. Помню, открыли чемодан. Достали мой радиоприёмник, такой в любом магазине можно было купить. Но сразу радостные возгласы - а! Вынули блокнот, в котором были копировальные листы. Но я же не сказал ничего, они должны были проверить и, кстати говоря, давленку обнаружили на одном. А давленка была по-русски. Но дело даже не в этом. Сидят эти двое из Западной Германии и спрашивают: а почему вы не потребовали кого-нибудь из западногерманского консульства? Я говорю: всё время требую и не знаю, почему никто никого не приглашает. Они меня спрашивают: а вы знаете, почему вас арестовали? Отвечаю: не знаю, я ничего не сделал. И дают они мне фото жены: посмотрите, вам знакома эта фотография, а потом мою фотографию. Перевернул её, а на обороте вижу: «А.М. Козлов». После этого сказал: да, я советский офицер, советский разведчик. И всё. Больше я ни черта не сказал за два года, что бы они там со мной ни делали.

Полгода в камере смертников

- Через месяц меня перевели в центральную тюрьму в Претории. Посадили в камеру смертников. Было там несколько отсеков, так называемого звёздного типа. И в каждом по 13 камер. Но в том, куда меня поместили, оказался я совершенно один. Другие камеры все пустые. А рядом - виселица. По пятницам в пять утра там проходили казни. Несколько раз меня специально водили посмотреть, как это делается. Виселица находилась на втором этаже. В тюрьме, между прочим, тоже был апартеид: тюрьма для чёрных, тюрьма для белых. Только вешали и тех и других вместе. Но и то делали различие. На последний завтрак перед казнью чёрному давали половину зажаренного цыпленка, белому - целого. Казнили на втором этаже, потом люк опускался, казнённый падал туда. А внизу стоял величайший мерзавец - доктор Мальхеба. Он делал последний укол в сердце повешенному. Чтобы человек умер окончательно. Потом его выносили. Однажды этот доктор осматривал и меня.

Самым страшным для меня было то, что Центр не знал, где я. Оказывается, они ещё три месяца посылали мне радиограммы.

Шесть месяцев провёл я в камере смертников. Параша, кровать и стул. Комната - три шага на четыре. На стенах нацарапаны последние слова прощания тех, кто там сидел и кого вешали до меня. Единственное, что приносили мне, - еду. Завтрак - в 5.30 утра: кружка жидкости, напоминавшая то ли кофе, то ли чай, а чаще воду, в которой мыли посуду, два куска хлеба и миска каши. Обед - в 11 часов, ужин - в 3 часа дня. В общей сложности четыре куска хлеба, кусочек маргарина, джема и тарелка супа. Свет выключали в 22. К этому времени от голода у меня аж видения начинались. Вспомнил про отварную картошечку с паром, про помидорчики, огурчики. Помню, когда освобождали и взвесили, во мне оказалось 59 килограммов или 58. А было под 90. Никаких газет, радио - ничего. Я не знал, что творится в мире. Никаких прогулок.

- А в чём они обвиняли конкретно?

- Сказали, что я посажен по закону о терроризме, статья девятая. Это означало, что причину ареста мне сообщать не обязаны. Была у меня просто отметка, что я не имею права на адвоката, на общение с внешним миром. Только статья девятая закона о терроризме. Больше ничего. Хотя у меня никакого оружия и вообще ничего подобного не было. И вот наконец 1 декабря 1981 года, через 6 месяцев, пришёл ко мне начальник тюрьмы и заявил, что премьер-министр Бота официально объявил по телевидению и радио, что я нахожусь под арестом.

- И как вас объявили - русский разведчик?

- Да. Алексей Козлов. Советский разведчик. Начальник тюрьмы сказал, что после официального сообщения Боты о моём деле мне теперь положено полчаса прогулок под охраной по тюремному двору. Разрешили наконец-то курить. И меня через полтора года после начала отсидки поселили в штрафное отделение тюрьмы Претории.

Так я просидел до мая 1982 года. Однажды пришёл начальник тюрьмы, принёс костюм, довольно приличный, по моему размеру, и рубашку, галстук. А до этого сняли мерку, я всё не мог понять, для чего. Повезли к заместителю начальника контрразведки генерал-майору Бродерику. Сидел передо мною интересный такой, вальяжный мужик. Он мне сказал сразу: передаём тебя для обмена. И предупредил: тебя передадут нашей национальной разведывательной службе.

Одиннадцать за одного

- И как же повели себя сотрудники разведки?

- Привезли меня на огромную скалу, там, где монумент первопроходцам ЮАР - бурам, рядом с местом кровавой битвы между зулусами и белыми. Здесь, говорят, тебя и расстреляем. Ну, я постоял. Потом запихнули в машину и повезли в аэропорт. В Боинге-747 «Джумбо» нас летело восемь человек: я и моя охрана. Прибыли во Франкфурт-на-Майне.

Пересадили меня в вертолёт Ведомства по охране границ Западной Германии. Приземлились около КПП «Херлесхаузен». Там и проводился обмен.

Сначала привезли тех, на кого меня должны были обменять. Одиннадцать человек - 10 немцев и один офицер армии ЮАР, в своё время попавший в плен в Анголе во время рейда южноафриканской армии. Все одиннадцать с чемоданами. А мне вещей не отдали: у меня маленький кулёчек с кусочком зелёного мыла. Доставили к какому-то ангару. Смотрю, внутри маячат две фигуры - Виктор Михайлович Нагаев, ныне генерал-майор в отставке, и Борис Алексеевич Соловов, начальник отдела безопасности, бывший. Ну, расцеловались, конечно. Посадили меня в машину и поехали в Берлин. Километров 30 проехали в гробовом молчании. Подъехали к городу Айзенах. Молчим. Я говорю: «Виктор Михайлович, я же вернулся на Родину». Он соглашается: «Да, ну и что?» Я ему: «Как ну и что? А отметить-то это дело надо». Он как шлёпнет себя по лысине: «А я не могу понять, чего же не хватает и почему мы молчим». И водителю: «Ну-ка, давай в первую попавшуюся харчевню по сто грамм, по кружке пива». Как только шарахнули, так после этого до Берлина уже не молчали.

«В предательстве всё дело»

- И всё-таки давайте вернёмся к вопросу, как вас вычислили.

- Долгое время никто не мог понять, почему меня арестовали. Обменяли в 1982 году. Когда в 1985-м сбежал Олег Гордиевский, всё и прояснилось. Был он исполняющим обязанности резидента в Лондоне. Это генеральская должность, простите. А с Олегом я вместе учился в МГИМО. Он был на два курса младше, вместе работали в комитете комсомола. Я-то закончил раньше его, и он не знал, где я. Но потом он работал в нашем документальном отделе - потому так и получилось. В предательстве всё дело.

- И история с паспортом, который вы меняли в Дании, и привет от Гордиевского были не случайны…

- Да меня бы раньше взяли, хотя и трудно было взять. Я, кстати, спросил немцев, которые меня допрашивали: это вы специально устроили, чтобы арестовали здесь, в ЮАР? Они мне прямо ответили: конечно. Сидели бы в какой-нибудь Франции или Италии, показалось бы курортом.

«При выполнении специальных заданий»

- А после возвращения?

- Приехал домой, отдохнул пару месяцев, и за работу. Четыре года - здесь, в Центре. И здорово я загрустил. Позвонил Юрию Ивановичу Дроздову (тогдашнему начальнику Управления нелегальной разведки. - Авт.). Сказал, что больше так не могу. Дроздов - мне: «И как ты, собственно, это себе представляешь? Ты всем известен. Как можно тебя снова куда-то посылать?» Затем поразмышлял, и говорит: «Вообще-то ты же нигде не числишься в розыске, потому что нам тебя отдали. И потом, какой дурак подумает, что человек, только-только вынув голову из петли, опять собирается её туда сунуть. Поезжай».

Дали мне в зубы паспорт. Раньше был немецкий. На этот раз получил документ другой европейской страны. После этого ещё десять лет работал вдали от дома.

А в 1997 году вернулся уже насовсем. Но до сих пор работаю. Встречаюсь с молодёжью. Побывал в 30 регионах России - Владивосток и Находка, Мурманск и Омск, Томск, Новосибирск, Красноярск, Благовещенск, Хабаровск… У меня по пять-шесть командировок в год.

- А Героя когда вам присвоили?

- Это ещё в 2000 году.

- И за что, с какой формулировкой?

- Там было написано так: за мужество и героизм при выполнении специальных заданий.