Завещание Петра Великого, которого не было

…Екатерина сидела у изголовья мужа, не покидая его ни на минуту. Пётр I, при жизни прозванный Великим, умирал. Ему было всего пятьдесят два - не столь уж большой возраст для человека его статуса и образа жизни. И умирал Пётр мучительно, в полной беспомощности. Сначала впал в беспамятство, а потом победителя шведов разбил паралич с кромешной немотой. Иначе бы Пётр никогда не допустил, чтобы та женщина, которая предала его, изображала на людях саму безутешность.

Царь умер, да здравствует царица!

Первый российский император ушёл из жизни 28 января 1725 года. В начале шестого утра. Екатерина закрыла мёртвому царю глаза и застыла в раздумьях: что теперь с ней будет? Во всяком случае, что бы Господь ни делал, всё к лучшему. Иного всё равно не дано…

И царица, внезапно оживившись, вышла в соседнюю залу, залитую светом канделябров, где уже собрались сановники. Через боковую, едва заметную дверь вошёл Алексей Макаров, тайный кабинет-секретарь Петра I, ведавший секретными бумагами императора. Он вошёл характерными для него выверенными шагами. Все тут же смолкли. В звенящей тишине Макаров, один из главных «верховников» царя, сначала многозначительно взглянул на толпящихся офицеров-преображенцев, а потом объявил, что прямого наследника по мужской линии нет и что завещание императором так и не было составлено. А значит?..

Слова кабинет-секретаря вызвали некоторое замешательство. Ведь наследниками престола могли считаться и сын казнённого Алексея - Пётр, и дочери Петра I и Екатерины - Анна и Елизавета, и племянницы Петра I, дочери его старшего брата Ивана - Анна, Екатерина и Прасковья. Анна занимала герцогский трон в Курляндии, Екатерина была герцогиней в Мекленбурге, а Прасковья жила в Москве, не будучи замужем. Не говоря уже о том, что претенденткой на трон оставалась венчанная годом ранее императорской короной Екатерина Алексеевна, жена самодержца российского.

Кто-то выкрикнул призыв обратиться к волеизъявлению народа: выбрать преемника Петра, как веком ранее призвали на московский престол Михаила Романова и как сорок с лишним лет назад избирали самого государя. И тогда слово взял глава петровской Тайной канцелярии граф Пётр Толстой, который напомнил, что в 1722 году император отменил действовавший прежде порядок престолонаследия: не может больше быть никакого соборного избрания государя, теперь действует только его собственное завещание.

- А раз личного назначения преемника царствовавшим монархом нет, - закончил свою речь Толстой, - править Россией должна та, которую сам государь провозгласил во время коронации своей наследницей. Та, кому он больше всех доверял…

Противники Екатерины из лагеря юного Петра, сына убитого царевича Алексея, зароптали и затопали. Но не растерявшийся Александр Меншиков, некогда ближайший наперсник царя, четверть века назад подаривший ему как военный трофей латышскую служанку Марту Скавронскую, ставшую женой императора Екатериной, вытолкнул вперёд архиепископа Псковского и Нарвского Феофана Прокоповича. Тот нужных слов долго искать не стал:

- Да помните ли вы, дети Господни, слова государя во время коронации матушки Екатерины? Пётр Великий сказал, что возводит на престол её, дабы та царствовала после его смерти. Разве не так? Али у кого-то из вас память укоротило?

Ещё убедительнее забывчивых вразумил генерал-аншеф Преображенского полка Иван Бутурлин. Он подошёл к затянутому инеем окну, отворил его и махнул рукой: со стороны Невы раздался барабанный бой двух полков. Окружившие дворец гвардейцы оказались лучшим аргументом в пользу Екатерины.

Не теряя инициативы, Меншиков, опальный светлейший князь и генералиссимус всех войск российских, бросился коршуном на центр залы:

- Любезные господа, возлюбленные браты мои, теперь мне не нужно никакого духовного завещания государя! Свидетельство ваше слишком ценно и достаточно. Да здравствует наша государыня императрица Екатерина, самодержица всероссийская!

Вот так завершилась история скоропостижной смерти Петра Великого. История поистине детективная. Действительно, по многочисленным отзывам современников, первый российский император скончался при более чем странных обстоятельствах. И тут не совсем понятна роль шевалье Жака де Кампредона, первого дипломатического представителя Франции в России, который был детально осведомлён о происходящем в Санкт-Петербурге и настолько оперативно - при отсутствии интернета, телеграфа и телефона - сообщал свои реляции в Париж, что сегодня остаётся только восхищаться или теряться в догадках о возможной причастности шевалье к трагическим событиям трёхсотлетней давности.

Судите сами. То, о чём я буду рассказывать, в значительной степени составлено по дипломатическим реляциям Жака де Кампредона.

Жестокий век

Кто мог предугадать, что Виллим, безвестный сын золотых дел мастера Иоганна-Георга Монса, переехавшего с семьёй в конце семнадцатого столетия в московскую Немецкую слободу, окажет такое влияние на судьбы огромной страны? Виллим был братом Анны Монс, обладательницы редкой красоты и первой фаворитки юного Петра I. Как написал о ней российский историк Даниил Мордовцев, немочка Анна была той девушкой, «из любви к которой Пётр особенно усердно поворачивал старую Русь лицом к Западу и поворачивал так круто, что Россия доселе остаётся немножко кривошейкою».

Дело в том, что Виллим Монс, красавец, боевой офицер и камергер, стал любовником императрицы. «Доброжелатели» радостно донесли Петру об этой связи. Говорят, царь из укромного убежища возжелал лично стать свидетелем адюльтера. Злосчастный роман, длившийся дольше года, стал явным через считанные месяцы после торжественной, с общероссийской помпой, церемонии коронации Екатерины.

В начале ноября 1724 года Монса арестовали. Царь присутствовал на его допросе с особым пристрастием, то есть с пытками, и вернулся к себе абсолютно невменяемым. Пётр задумал учинить над своей женой-изменщицей трибунал и устроить публичную казнь. Однако выходец из Вестфалии Андрей Остерман, рассудительный немец, руководивший всей внешней политикой России, отговорил. В случае казни императрицы, объяснил дипломат, её дочери от брака с Петром из-за скандала останутся без достойных европейских женихов. И царь внял германской логике.

Но с Монсом Пётр расправился. Камергеру, официально осуждённому за взятки, отсекли голову, которую заспиртовали и принесли на подносе Екатерине. Царице, находящейся теперь под арестом, запретили убирать этот экспонат «камеры ужасов» с её ночного столика. Царь откровенно изводил супругу неведением: Екатерине оставалось или уйти в монастырь по своей воле, или ждать, пока её не задушат или не отравят тайно. Если только не произойдёт… Смерть императора устраивала очень многих знатных людей.

Сладкая парочка

Отправляя Виллима Монса на плаху, царь на самом деле приговаривал к смерти и самого себя. Как оценивал Екатерину русский француз Никита Вильбоа, бывший шафером на её бракосочетании с Петром: «Она была женщиной достаточно ловкой и смелой для того, чтобы попытаться быстро и любым способом отделаться от оскорблённого и беспощадного мужа».

Сценарий был предсказуемым: за неимением завещания в случае скоропостижной смерти супруга Екатерина, согласно действующему закону о престолонаследии, становилась царицей. Тем более что у неё в Санкт-Петербурге оставались влиятельные союзники. И первый - «Алексашка-вор». Так царь звал своего ближайшего соратника и друга юности Александра Меншикова.

«Рукой вороватой, но верной» считал царь этого небрезгливого собирателя имений, земель, орденов и высоких титулов. Неоднократно уличавшийся в присвоении казённых средств, первый Петербургский генерал-губернатор, благодаря своей харизме и полному отсутствию стыда, выходил сухим там, где карьера другого сановника была бы загублена раз и навсегда. Но в том же 1724 году, примерно одновременно с любовной интрижкой Екатерины, терпение Петра I лопнуло. За значительные злоупотребления Меншиков, наконец, лишился основных должностей: президента Военной коллегии и генерал-губернатора Санкт-Петербургской губернии.

Контрольная комиссия обнаружила, что он за последнее время прикарманил более миллиона государственных рублей. Не самая значительная сумма по сравнению с прежним казнокрадством «Алексашки-вора», но вот закавыка: прибыль от махинаций Меншиков, как выяснилось, перевёл за границу - в амстердамский банк. А это уже предательство.

«За кордон, пакостник, задумал бежать!» - возмутился Пётр и снарядил по Меншикову особо строгое следствие, в ходе которого, как на грех, всплыли письма казнокрада Монсу, у которого, как у фаворита императрицы, изворотливый Меншиков искал заступничества. И какая трогательная переписка! В своих посланиях Александр Данилович заверял камергера в «вечной дружбе и преданности». Царь буквально взвыл: «Опять измена!..»

Теперь находившемуся под домашним арестом Меншикову только и оставалось, что рассчитывать на чудеса. Но, как известно, сами собой они не случаются, их надо подготавливать.

Версии

Среди многочисленных апокрифов про Петра I, сочинённых и романовскими летописцами, и сталинскими, особой популярностью пользуется история о том, как император, возвращаясь 5 ноября 1724 года на яхте с Ладожского канала, увидел у деревни Лахты севший на мель бот. Царь бросился толкать лодку, спасать гибнущих женщин и детей, и в студёной воде Балтики, дескать, заработал пневмонию, в итоге сведшую его в могилу.

Но эта легенда так же неправдоподобна, как и классическая советская история о Ленине, который таскал брёвна вместе с сотнями рабочих на коммунистическом субботнике. Согласно зафиксированным свидетельствам, 27 октября Пётр вернулся из поездки на канал в Санкт-Петербурге и больше никуда не выезжал.

Существует более серьёзная версия. По реляциям шевалье де Кампредона, последние четыре года жизни царь постоянно болел. Вопреки расхожему мнению, «выросшему» на бульоне баек сначала романовских, затем и сталинских историков, Пётр вообще не отличался крепким здоровьем. При впечатляющем росте - два метра четыре сантиметра - первый русский император был худым, «тонкокостным» и с детства подверженным простудам.

Рано облысел (бытовала версия, что потерял волосы, когда пробовал залечить сифилис снадобьями на основе ртути), страдал судорогами и нервным тиком. Именно таким изваял царя замечательный русский художник Михаил Шемякин - гигантом с маленькой, гладкой, как бильярдный шар, головкой. Скульптура установлена в Петропавловской крепости.

Историки и медики и по сей день не могут прийти к общему мнению, какая болезнь больше всего мучила Петра I. Одни называют рак предстательной железы, другие - мочекаменную болезнь или цистит, третьи уличают царя в хронической гонорее… Впрочем, последнему недугу есть французское подтверждение. Всезнающий де Кампредон сообщает, что гонореей самодержца наградила генеральша Евдокия Чернышёва. Дипломат уверяет: при воздержании от спиртного, обжорства и секса царская болезнь отступала. Впрочем, Пётр слишком дорожил своим загульным образом жизни, чтобы ещё считаться с «мелкими неприятностями». 

Но вот незадача: эти симптомы, характерные для обычных болезней, имеют мало что общего с тем состоянием, в которое впал император в начале января 1725 года. Причём пронзительное недомогание началось весьма стремительно, хотя Пётр не производил впечатление человека, собирающегося вскоре умирать.

Сразу после простуды, схваченной на льду Невы во время церемонии Крещения 6 января, он быстро пришёл в себя и отправился по «ассамблеям», так назывались у него пьянки-гулянки. Побывал на свадьбе у своего денщика Василия Поспелова, посетил пир у графа Петра Толстого, заехал выпить к адмиралу-норвежцу Корнелиусу Крюйсу, первому командующему Балтийским флотом, а поутру отправился к контр-адмиралу Науму Сенявину…

И тут, во время этих неустанных похождений, произошло нечто странное. 16 января Петру без видимых причин стало гораздо хуже. Царь впал в прострацию, принялся бредить, начался сильный озноб. Плюс жар и задержка мочеиспускания. Как скажут потом летописцы: «Смерть постучалась в царские ворота». Чем был вызван этот пароксизм?

Существует версия, что накануне Петра Алексеевича угостили необычайно вкусными конфетами - царь был жутким сладкоежкой, - после чего начались рвота и жжение внизу живота. Руки онемели, ногти посинели. Классические симптомы отравления ртутью или мышьяком. Естественно, яд усугубил воспалительные процессы в подорванном всевозможными излишествами организме.

Но через сутки больной пришёл в себя и, лёжа в постели, принимал министров, долго обсуждал с ними государственные дела. И ни разу не заговаривал о необходимости составить завещание. Однако, сообщает о царе де Кампредон, «в ночь с 20 на 21 с ним сделался жестокий припадок задержания мочи». И здесь проявилась невероятная медлительность и некомпетентность дворцовых медиков. Придворные эскулапы, братья-немцы Иоганн и Лаврентий Блументросты, продолжали лечить императора натирками и травами, когда надо было действовать хирургически.

Именно о таком методе лечения заявил Петру итальянский доктор Иоанн Аццарити, имевший частную практику в Санкт-Петербурге. Итальянец, близкий приятель де Кампредона, предложил извлечь из мочевого пузыря царя застоявшуюся в нём урину, то есть предупредить воспаление, а затем приняться за лечение. Но придворные медики побоялись взять на себя ответственность за операцию, хотя Пётр I испытывал страшные мучения.

Последний день

Хронику медленного умирания Петра Великого можно было бы изложить в подробностях, но куда интереснее не медицинские, а другие, более странные детали. После извлечения урины с помощью катетера Петру стало легче: судороги прошли, боль утихла, лихорадка спала. Любопытна реакция на эту новость французского дипломата, буквально час за часом отслеживавшего происходящее в Зимнем дворце. Де Кампредон выражает уверенность, что царь через считанные дни вернётся к исполнению монарших обязанностей, и замечает, что это тревожит Екатерину и Меншикова.

«Царица и её друзья, - пишет Людовику XV де Кампредон, - опасались, как бы слабость духа, подавленного бременем страшных страданий, не побудила его изменить как-нибудь свои прежние намерения». Иначе говоря, как бы Пётр не написал завещание, в котором, понятно, и намёка не будет о Екатерине на русском престоле, не говоря уже о Меншикове рядом с ней.

26 января император приободрился и решил заняться делами. Потребовал письменный прибор, но перед тем, как сесть за бумагу, решил подкрепиться. Ему подали разварную осетрину с гречневой кашей, заправленной гусиным салом. Согласитесь, блюдо не самое острое, но и не на сто процентов диетическое.

Впрочем, лекари не возражали, и тут у Петра I, ещё не успевшего до конца отобедать, неожиданно начался судорожный приступ. И какой: на два с лишним часа император потерял сознание. А когда пришёл в себя, смог издавать только глухие невнятные звуки. К тому же перестали двигаться правая рука и нога.

Едва заметным движением левой руки Пётр показал, что ему нужна бумага. Принесли, и царь вывел на чистом листе: «Отдайте всё». На большее сил уже не хватило. Дыхание прервалось. Пётр так и не успел написать завещание.

Тихий вопрос: что за кушанье подали Петру так вовремя? Не новая ли порция яда добила царя? Кстати, помимо Екатерины и Меншикова, лиц, заинтересованных в скорейшем уходе русского самодержца, было предостаточно: хватало и его личных врагов, с которыми он расправился за последние годы, и агентов иностранных держав.

Cui prodest? - «Кому выгодно?»

Англия? Почему бы и нет? Пётр как раз собирался воевать на Кавказе, задумывал поход в Персию, который в случае успеха мог бы вывести Россию к Индийскому океану - к заповедной зоне влияния британцев. К тому же царь проявлял интерес к Американскому континенту, его захватила идея прокладки сухопутного маршрута в эти края. И тут внезапная смерть. Странное совпадение…

Швеция? Тоже возможно. Тем более, что российский император готовился выдать дочь Анну за герцога Голштинского Карла-Фридриха, которому принадлежал Киль - незамерзающий балтийский порт, где можно было устроить базу российского флота и контролировать всю Балтику. Не говоря уже о том, что Карл-Фридрих был возможным претендентом на шведский трон. А что, если бы Пётр Великий заключил унию со Швецией? Все северные моря Европы при таком раскладе превратились бы в «большое русское озеро».

Франция? О ней в роли потенциальной отравительницы хотелось бы поговорить особо. Больно уж много вопросов возникает в связи с удивительной активностью в последние месяцы жизни Петра Великого шевалье де Кампредона, получившего от Людовика XV статус полномочного министра и посланника в России.

Именно 28 января 1725 года он направляет королю письмо, в котором детально описывает, какими должны стать дипломатические отношения России и Запада после смерти Петра - силовыми и напряжёнными, поскольку никак нельзя допускать возвышения России после её победы в Северной войне со Швецией. Официально о кончине царя вне Зимнего дворца никем ещё не объявлено, а бойкий француз уже знает, что происходит в кулуарах и спальнях. Де Кампредон пишет королю: «не в случае смерти царя», а - «после смерти»! Характерная деталь, не правда ли?

Уж не причастен ли француз к кончине Петра? Не существовала ли некая тайная коалиция западных держав, заинтересованных в смерти российского императора? Тогда все оперативные донельзя реляции де Кампредона в Париж вполне объяснимы.

Тем более что естественная болезнь Петра, загульного выпивохи, основателя «Всешутейшего, всепьянейшего и сумасброднейшего собора», была бы хорошим прикрытием его насильственной смерти. А гречневую кашу с осетриной отравить мог кто угодно, от лакея до придворного медика-иностранца или царского советника, у которого рыльце в пушку от мздоимства. Одна-две капли прозрачной жидкости - и дело сделано...

В полдень 10 марта 1725 года три пушечных выстрела известили о начале похорон Петра Великого. Первой за его гробом, одетая в чёрное, шла Екатерина, теперь уже вдовствующая императрица. Её трогательно поддерживал фельдмаршал и светлейший князь Меншиков, «Алексашка-вор», который стал фактическим правителем империи.

На долгие семнадцать лет - до прихода к власти в 1742 году Елизаветы I, дочери Петра Великого - международные политические амбиции России, управляемой династическими парвеню и их временщиками-казнокрадами, оказались задвинутыми в самый дальний и тёмный чулан Зимнего дворца.

Жак де Кампредон, блестящий агент влияния и «дипломат в штатском», как сейчас говорят про разведчиков, работающих «под прикрытием», мог возвращаться с чувством выполненного профессионального долга в Версаль. Что он и сделал. В дорожном саквояже шевалье вёз черновик реляции для французского короля о так называемом «Завещании Петра Великого». В нём царь якобы оставлял своим преемникам стратегический план для установления мирового господства России, спящей и видящей, как бы обмыть пыльные сапоги казаков в Индийском океане.

Не пройдёт и столетия, как эта фальшивка, дописанная и перелицованная наполеоновскими пропагандистами, превратится в один из официальных программных документов Бонапарта для оправдания агрессии против России.