Военная разведка в «ежовых рукавицах»

«Вышли мы все из народа…»

Становление военной разведки проходило тяжело и мучительно. Только за первые два с половиной года сменилось шесть руководителей - каждый задерживался на своём посту месяц-другой, в лучшем случае до полугода. При этом никто не был не только разведчиком, но и профессиональным военным. Исключение - начальник Разведупра Семён Аралов, который тоже не имел военного образования, но был участником двух войн и дослужился до звания штабс-капитана.

Другие были весьма далеки как от армии, так и от разведки. Дмитрий Курский до революции работал помощником присяжного поверенного, Владимир Ауссем окончил политехнический институт, а Ян Ленцман по профессии был слесарем-электромонтёром. Стояли у руля Региструпра и профессиональные революционеры - Сергей Гусев и Георгий Пятаков. Доверить пост руководителя военной разведки профессионалу - бывшему царскому генералу или офицеру большевики не решались, вот и тасовали колоду из старых партийцев вперемешку со слесарями и студентами.

Что, впрочем, остаётся загадкой, поскольку после Октябрьской революции на ключевые и существенные должности в военной иерархии государства назначались как вчерашние генералы и полковники, которых называли «военспецами», так и другие представители военной элиты. Например, генерал Михаил Бонч-Бруевич был военным руководителем Высшего Военного Совета (ВВС), позже - начальником Полевого штаба РВСР. Генерал Александр Свечин был начальником Всероссийского главного штаба. Генерал Павел Лебедев исполнял должность командующего войсками Восточного фронта. Полковнику Александру Ковалевскому доверили пост начальника оперативного управления ВВС, а сменил его полковник Борис Шапошников, будущий начальник Штаба РККА, Маршал Советского Союза. Многие из них в период службы в Императорской армии занимались разведывательной деятельностью.

Но чехарда в Разведупре не могла не могла продолжаться бесконечно, и вскоре по рекомендации Феликса Дзержинского главой разведки был назначен человек, который ранее занимал должность начальника Особого отдела ВЧК 15-й армии. И это был весьма удачный выбор. Берзин руководил Разведуправлением в течение пятнадцати лет, и все, кто работал с ним, отмечали его аналитический склад ума и изобретательность в разработке самых сложных операций. Кроме того, Берзин был очень хорошим управленцем и умел разбираться в людях.

Пролетарская ненависть

Однако на первых порах назначение чекиста на руководящий пост не обрадовало сотрудников Разведупра, которые прекрасно помнили, скольким чисткам и перетряскам за несколько послереволюционных лет подверглась военная разведка, сколько прекрасных разведчиков «пустили в расход» только на том основании, что они из «золотопогонников», а на допросе оставили «впечатление заядлого контрреволюционера». Формулировка насчёт «впечатления» взята из заключения по делу арестованного в 1918 году бывшего полковника Генерального штаба Николая Раша.

Николай Карлович Раш - участник русско-японской войны, кавалер пяти орденов, один из руководителей военной разведки Российской империи. С началом Первой мировой войны он добровольно покинул должность главы Особого делопроизводства Главного управления Генштаба и выехал в Данию, где сумел развернуть одну из ведущих агентурных сетей, работавших по Германии. Агентура полковника Раша состояла из восемнадцати агентов и эффективно действовала более двух лет.

Раша задержали только за то, что он зашёл к своему знакомому по прежней службе генералу Башинскому, не зная, что тот арестован ЧК, а на квартире устроена засада. Этого оказалось достаточно, чтобы предъявить обвинение в «связи с контрреволюционными элементами». Однако Раш вины не признал, а доказать его «контрреволюционную» деятельность следователь так и не смог. Впрочем, и не стремился доказывать. «В расстрельном деле Раша всего несколько листов, содержание которых вызывает лишь недоумение. Вопиющий непрофессионализм следствия и бессмысленность действий чекистов бросаются в глаза, - отмечает историк Андрей Ганин, который работал со следственным делом Раша. - Никаких вопросов, которые могли бы пролить свет на "контрреволюционную" деятельность арестованного, задано не было».

Николая Раша, профессионального разведчика, который мог и был готов послужить новому отечеству, расстреляли через месяц с небольшим после ареста. Важно отметить, что чекист, который вёл дело, старательно подчёркивал, что Раш - полковник Генерального штаба. И такое «обвинение» стало приговором для большинства военных разведчиков из числа царских генералов и офицеров, добровольно перешедших на сторону советской власти.

Никто и не спорит, что «пролетарская ненависть» появилась не на пустом месте. Но когда этот принцип был возведён в абсолют, когда «классовое чутьё» стало чуть ли не единственным аргументом суда и следствия, так называемый репрессивный аппарат вышел из-под контроля, в том числе партийного. И на основании только лишь «чутья» началась чуть ли не массовая фабрикация дел о якобы подпольных организациях даже в высших штабах РККА.

Не обошли стороной и главнокомандующего вооружёнными силами Республики Иоакима Вацетиса. В июле 1919 года он был арестован особым отделом ВЧК по обвинению в подготовке переворота и участии в контрреволюционной организации. Взяли под стражу и ближайшее окружение Вацетиса, включая разведчиков. На Лубянке оказались начальник разведотделения Борис Кузнецов, а также преподаватель военной академии и консультант разведотделения Юлий Григорьев.

Позже выяснилось, что «дело Полевого штаба» оказалось дутым, как мыльный пузырь. Президиум ВЦИК постановил прекратить дело Вацетиса. Арестованных амнистировали. Несмотря на это, разведка всё равно пострадала: институт консультантства при Региструпре был упразднён, а личный состав отправлен на фронт.

Подверглись чистке периферийные органы и агентурная сеть - многих действующих сотрудников убрали из разведки, объявив неблагонадёжными. Возможно, на то были основания, но когда кадровая чистка уподобляется погрому, о профессиональном подходе говорить не приходится. Сомнений нет, проверку следовало провести, однако к этому мероприятию по логике вещей надо было подойти внимательно и профессионально, а не как «комиссары в пыльных шлемах» из ВЧК. Впрочем, как потом выяснилось, не все из «революцией призванных» были профпригодны и не у всех помыслы были чисты.

Михаил Бонч-Бруевич вспоминал, как к нему, когда он был начальником Полевого штаба ВРСН, в кабинет для доклада явился начальник разведывательного отделения. Это был молодой человек «чекистского типа»: соответствующая внешность, соответствующие манеры, огромный маузер, взгляд исподлобья, подчёркнутое недоверие к собеседнику и безмерная самонадеянность. Но на вопросы о противнике «разведчик чекистского типа» ответить не смог. Оказалось, что в царской армии он был писарем в одном из тыловых подразделений, военного дела не знает, а о разведке имеет весьма поверхностное представление.

В своём ведомстве подобные «чекисты-писаря», возможно, были винтиками, а вот в отношении разведки РККА - уполномоченными представителями вышестоящей инстанции. Иначе говоря, имели возможность проявить власть, что в конце концов и привело к бессмысленной и беспощадной репрессивной политике.

Например, помощника начальника оперативного управления Высшего военного совета по разведке экс-полковника Генштаба Александра Ковалевского сначала назначили руководителем оперативно-разведывательного отдела Южного фронта, а вскоре арестовали и расстреляли.

Одному из видных теоретиков военной разведки, генералу Владиславу Клембовскому, так и не было предъявлено обвинения - разработчик «Брусиловского прорыва» умер через год заключения в Бутырках. Не помогло ни ходатайство заместителя председателя Реввоенсовета РСФСР Эфраима Склянского, ни начальника штаба РККА Павла Лебедева, ни самого Алексея Брусилова. Даже основатель Красной Армии, нарком по военным и морским делам Лев Троцкий оказался бессилен.

После провалов

К концу Гражданской войны накал репрессий стал спадать, но у Разведупра уже возникли проблемы: не хватало военных агентов, чтобы развернуть стратегическую разведку. Дело в том, что после октябрьских событий практически никто из них не вернулся в Советскую Россию, а идейно убеждённого, но полуграмотного комиссара, к тому же без знания иностранных языков, за границу не пошлёшь. Поэтому приходилось использовать всё тех же царских офицеров. Какие были.

При этом выбор был в основном из бывших штабс-капитанов, ротмистров, поручиков, чаще - прапорщиков. Тем не менее большевики сумели даже при дефиците кадров найти достойных офицеров на должности «красных атташе». Штабс-капитаны Борис Бобров, Иван Ринк, ротмистр Анатолий Геккер, подпоручик Карл Янель не обучались в академии Генштаба, но все окончили военные училища, были участниками Первой мировой войны. И действительно старались наладить разведработу, но не всегда получалось: не хватало опыта оперативной работы, а у разведок стран пребывания такой опыт был.

К началу 1922 года в Латвии была создана агентурная группа из 20 человек, которую возглавляли помощник военного атташе Андрейс Виксне и Мартин Зелтынь, работавший под прикрытием дипломатического представительства. Агентурная сеть группы Виксне-Зелтыня была важной: сотрудники латвийского генерального штаба, штаба пограничной службы и таможенного управления. Информация, поступавшая от них, была ценной, и, например, в руках нашей разведки оказался мобилизационный план и штаты соединений латвийской армии военного времени.

Но проработала резидентура недолго. Уже в начале 1923 года латвийская контрразведка арестовала Зелтыня, затем последовал полный разгром разведсети.

Провалы в военной разведке воспринимались руководством страны крайне болезненно. Однако, как говорится, это было только начало, настоящее мастерство пришло не сразу, и провалы продолжились. В 1933 году в Гамбурге арестован наш агент, немецкий коммунист Юлиус Тросин. В октябре того же года - крупный провал в Финляндии. Были схвачены нелегальный резидент, опытнейшая разведчица Мария Тылтынь (Шуль) и несколько десятков агентов. Закончился год громкими арестами в Париже, где были задержаны резидент Разведупра Вениамин Беркович с женой, его помощник и радистка.

Такого количества провалов за такой короткий срок прежде не бывало. В этой ситуации особый отдел ОГПУ подготовил на имя Сталина докладную записку за подписью Генриха Ягоды. Что и стало поводом для серьёзной перетряски военной разведки. Действительно, надо было разобраться с ситуацией и укрепить Разведупр, но Сталин решил провести реорганизацию военной разведки опять руками чекистов.

На очередном заседании Политбюро были обсуждены «вопросы 4-го управления штаба РККА», и многое из того, что было предложено, сыграло положительную роль в работе разведки. Например, открытие специальной школы для подготовки разведчиков. А дальше произошло следующее: было принято решение об укреплении руководства военной разведки. Вводилась должность первого заместителя Берзина, на которую был назначен начальник Иностранного отдела ОГПУ Артур Артузов.

Артур Христианович, несомненно, был одним из самых опытных специалистов в области спецслужб. Однако его назначение на должность главы политической разведки и заместителя начальника Разведупра не вызвало радости ни у него самого, ни у Берзина, ни у коллектива управления. Тем более что вместе с Артузовым пришла большая группа чекистов. Фёдор Карин был назначен начальником 2-го (Восточного) отдела, а Отто Штейнбрюк - начальником 1-го (Западного) отдела. Таким образом, не только должность первого заместителя, но и должности руководителей ведущих отделов заняли специалисты из ОГПУ. А такие опытные сотрудники, как Василий Давыдов, Александр Никонов и Оскар Стигга, которые отдали военной разведке многие годы работы, были отодвинуты на второстепенные роли.

В июне 1934 года Артузов изложил свои предложения по реорганизации центрального аппарата разведки и направил их Сталину и Ворошилову, минуя своего непосредственного руководителя Яна Берзина. Шаг как весьма самонадеянный, так и беспрецедентный, впрочем, Артузов считал, что занял некое «особое положение» - неоднократно подчёркивал, что он «глаза и уши Сталина в Разведупре». Стоит ли удивляться, что отношения начальника военной разведки и его зама не сложились...

Но дело было не только в «сталинских ушах». Артузов выдвинул предложения, которые сломали сложившуюся многолетнюю структуру Разведупра. Деление на добывающий и обрабатывающий аппараты было ликвидировано, а информационно-статистический отдел, который систематизировал, обобщал и анализировал всю поступающую информацию, расформирован. Но перетряска или, как говорили военные разведчики, «свистопляска», не принесла желаемого результата. Не прошло и года, как случился новый громкий провал агентуры в Дании. Полиция арестовала сразу девять человек: четырёх работников Центра и пятерых иностранцев.

За этот провал был ответственен уже Артузов, который по должности руководил стратегической разведкой. На докладе Артура Христиановича о копенгагенском провале нарком Ворошилов оставил весьма примечательную резолюцию: «Из этого сообщения (не совсем внятного и наивного) видно, что наша зарубежная разведка всё ещё хромает на все четыре ноги. Мало что дал нам и т. Артузов в смысле улучшения этого серьёзного дела».

А времени, чтобы исправить эту «хромоту» практически не оставалось. Навстречу со скоростью курьерского поезда катил расстрельный 1937 год.

«Шпионское отребье»

О репрессиях 1937-1938 годов сказано немало. Отмечу только один малоизвестный факт: самое большое количество «шпионов» сотрудники НКВД раскрыли именно в рядах военных разведчиков. В числе первых оказался один из ярчайших представителей корпуса военных атташе комкор Витовт Путна. Его отозвали из Лондона и арестовали ещё в августе 1936 года.

Однако это было только начало. В мае 1937 года органами НКВД были брошены в тюрьмы военные разведчики комкоры Роман Лонгва, Гаспар Восканов (Восканян), Анатолий Геккер - первый советский военный атташе в Китае (1922 - 1925 гг.), в Турции (1931 - 1933 гг.). В этом же скорбном списке комкор Сергей Петренко-Лунёв, комдив Борис Бобров, комбриг Василий Боговой, бригадный комиссар Карл Янель...

Когда разбираешься в делах репрессированных только в одном 1937 году, порой теряешь чувство реальности. Разум и сердце отказываются верить, что подобное могло быть. Но ведь случилось...

Надо сказать, НКВД в те годы жёстко контролировал не только действующих сотрудников разведки, но и тех, кто давно распрощался с военной службой. Так, Константин Мехоношин, член партии с 1913 года, в 1917 году - член Петроградского совета и Военно-революционного комитета, с 1926 года по 1927-й был военным атташе в Польше. В ноябре 1937 года о Константине Александровиче «вспомнили», арестовали и расстреляли.

1938 год также начался с арестов в «корпусе» военных атташе. Был отозван из Великобритании и взят под стражу инженер-флагман 3-го ранга Лев Анципо-Чикунский. Такая же участь постигла военного атташе в США военинженера 1-го ранга Владимира Бегунова и военного атташе в Турции полковника Александра Емельянова-Сурика, в Финляндии - полковника Петра Иванова. Был схвачен и брошен в тюрьму военный атташе в Испании комдив Владимир Горев.

Военных атташе комбрига Александра Лангового и военинженера 1-го ранга Пауля Ораса арестовали уже в 1940 году. Не успокоились органы и в 1941 году, когда враг буквально стоял у ворот. Когда до начала войны оставались считанные дни, были арестованы комдив Николай Васильченко и комбриг Иван Черний (Черный). Первый служил военно-воздушным атташе во Франции, второй в Англии. Из тюрьмы они уже не вернулись.

На самом деле подсчитать потери, которые понесли военные разведчики в ходе репрессий, невозможно. Кроме военных атташе были ещё их помощники, секретари, сотрудники аппаратов. По имеющимся данным, из них выжили несколько человек, остальные были расстреляны или сгинули в тюрьмах и лагерях.

Наверное, неплохо было бы сравнить потери, которые понесла наша военная разведка, например, в противоборстве с абвером, с потерями от «дружественного огня».