Первый день мира

Конец лета 2022 года был нежен и местами громок. Едва успевшее вжаться в грунт тело осыпает комьями земли и осколками кирпича, ободранными взрывом со стены соседнего здания. Неприятно, но, если никого не задело, значит, вперёд. Бояться и осторожничать некогда: наша задача - развернуть пулемётную точку и начать давить врага.

Как только укры поймут, откуда по ним работает 12,7-миллиметровый НСВ «Утёс», они перенесут огонь на меня и демаскируют и свой миномёт, и свой пулемёт, и, возможно, снайпера. Но главное - перестанут бить по нашим штурмовикам.

«Утёс» установлен за окном на третьем этаже. Дистанция до проявившего себя украинского миномётного расчёта почти километр, до ручного пулемёта гораздо меньше - порядка четырёх сотен метров. Значит, начнём с миномётчиков.

Едва успел укрыться за горой кирпичей, взрыв снаружи. Похоже, влепили в стену. Но мы ещё живы, значит продолжаем...

Ещё раз. Конец лета 2022 года был нежен. А также уютен и ласков, поскольку засильем FPV-дронов над линии боевого соприкосновения ещё и не пахло. Температура ночью под 20 градусов, днём под 30. Ни проливных дождей, ни буйных ветров. Погода прямо-таки курортная. Если бы не война, самое время гулять по красивейшему Луганску. Но реальность есть реальность, и сейчас, в этой реальности, мы наступаем.

Мы - это штурмовой отряд, по документации - «ШО», который вселяет в наших оппонентов животный ужас. А командир наш умён, расчётлив и где-то даже циничен. Цензурных слов не хватает, чтобы описать, насколько я доволен, что у нас не заморачиваются уставщиной и максимально ориентированы на результат.

Результат - это культ. При обнаружении врага бьём по нему всем, что под рукой. И перспективы у личного состава ВСУ, как правило, сужаются до трёх вариантов: умер, если успел, то сбежал, и, если по-царски повезло - попал в плен. Мы же работаем по принципу: кто меня не убил, сильно об этом пожалеет, потому что теперь моя очередь.

...Луганщина. Мы поселились на птицефабрике недалеко от Алчевска. Несколько месяцев спустя укры всадили в эту располагу «Хаймарс». Некоторые из прибывших даже контракт подписать не успели. А кто выжил, прибывали на линию боевого соприкосновения уже озверевшими. Но это потом. А в конце лета мы, выгрузившись из нескольких «Уралов», стояли, озираясь на руины полуразвалившейся бывшей птицефабрики.

Воды нет. Электричества нет. Ни одного целого окна. Внутри - грязь и разруха. Кому-то место у окна. Кто-то решил спуститься в подвал, явно имея в виду возможную бомбардировку. Наиболее инициативные наломали веток, соорудили веники и принялись наводить порядок.

Я с двумя товарищами выбрал комнату, минимально приближенную к соседним зданиям. Несколько мусорных пакетов были использованы, чтобы закрыть оконные проемы от чужих чрезмерно любопытных «птичек». Потом натаскали самые «жирные» куски бетона и уложили их в проёмах, зафиксировав тросами и арматуринами. Получилось хоть какое-то прикрытие от осколков. Инструктор сообщил, что следующие несколько дней мы проведём здесь. Ну и замечательно. Мой друг, назовём его Чингизом, окидывая взглядом состоявшееся «новоселье», довольно улыбнулся:

- Братан, ну что, кофейку замутим? 

Несколько спиртовых таблеток и «полторашка» воды, самодельная джезва из пустой консервной банки, и буквально через несколько минут мы из одной кружки на двоих потягиваем кофеёк. И Чингиз, и я - уже стреляные, с личным боевым опытом. То есть и воевать умеем, и службу знаем. Поэтому не удивились, что машина с оружием пришла, едва мы успели сделать по паре глотков. Надо разгружать.

...Так что же мы имеем с гуся? Имеем АКМ. В комплекте к нему - семь магазинов. Притащив к себе свежеполученное дульно-вздульное имущество, устроились поудобнее, ещё хлебнули кофейку, и пошла чистка да смазка. Наведение этой «красоты» затянулось до темноты, пока мы добивались, чтобы ствол блестел, а затвор гулял, как по бульвару.

Бронежилеты и разгрузки, каски и рюкзаки были выданы ещё ранее. Но только с автоматом на душе стало спокойнее, что ли. Киногерой Ивана Охлобыстина сказал бы: «Как я скучал по тебе, весёлая железяка!»

Следующее утро началось с занятий. В середине дня построили душевую, отдельно поставили здоровенный бак. Позже пришёл водовоз, стало ещё больше повода для улыбки… И был вечер, и новая дата, когда нас погрузили в грузовики и повезли в сторону линии боевого соприкосновения.

Остановились рядом с полуразрушенной школой. «Быстро, быстро внутрь!» - орал только что представившийся нам старшина. Тело реагировало на команду вяло - засиделись мы в кузове. Однако уже через секунду людей «пришпорил» свист снаряда. Все мигом забыли про затёкшие ноги и дружно вывалились из кузова. Кто-то попытался сразу же закатиться под грузовик. А я и ещё несколько ребят успели добежать до школы, где и рухнули в слой грязи, покрывавшей пол.

Отряхивая форму, спустились в школьный подвал. Где и познакомились с командиром разведвзвода, в чьё подчинение я поступил. Мужик обладал чётким, разумным и взвешенным пониманием происходящего. Он быстро и конкретно обрисовал пополнению перспективы, сообщил, где и как можно перетряхнуть здоровенные рюкзаки и у кого следует пополнить боекомплект. Снаряды в тот день уже не прилетали.

А вообще-то, прилёты на линии боевого соприкосновения - это норма. Приучаешь себя не реагировать. В шутку даже примета такая появилась: если месяц прожил на ЛБС, значит, есть шансы весь контракт прожить. По сути, это как сертификат об успешном усвоении базового набора навыков, необходимых бойцу на передовой. Но расслабляться не стоит.

Я чуть «отпустил вожжи» и очутился в медпункте, откуда позвонил домой и рапортовал матери, что у меня всё хорошо. Врал, короче. Левая кисть раздулась и стала гигантской, так что уколов товарищи медики назначили мне по три утром и вечером. Вот что значит прыгать на бетон, когда прыжок превращается в свободное падение.

На тот момент нас уже разделили - Чингиз остался в разведвзводе, а я угодил к сапёрам. То ли на пятый, то ли на шестой день «кроватной командировки» я посчитал, что пора на выход из медпункта. Шёл с этой мыслью и наткнулся на знакомца, которого прозвали Счастливчиком. Некоторое время назад он «заехал к медицине» с такой невероятной историей болезни, словно вышедшей из-под пера писателя-фантаста.

Маленькое предисловие. Едва появившись на ЛБС, Счастливчик продемонстрировал природный дар к притяжению боеприпасов: снаряды и мины обычно летели в том направлении, где он в этот момент находился, но… не попадали. Однажды солнечным утром метрах в полста от моего знакомого, когда я оказался рядом, ахнул танковый снаряд, но мы вовремя упали мордами в глину. На следующий день, когда мы вдвоём крались вдоль «зелёнки», история повторилась. Взрыв грянул метрах в сорока от нас, но ничего - отделались «ватой» в ушах. Новый день - новый прилёт. На этот раз в тридцати метрах от окопа, на дне которого лежал Счастливчик. К нам в блиндаж он пришёл, тряся оглушённой головой и отовсюду выгребая налипшую грязь. Но живой и абсолютно целый. Конец предисловия. Теперь - сама история.

Спустя сутки после своего чудесного спасения на дне окопа, Счастливчик с напарником угодил под очередной прилёт. На сей раз рвануло метрах в десяти. Со стороны это выглядело так, будто людей разметало в клочья. К месту прилёта тут же рванули эвакуаторы, не надеявшиеся ни на что хорошее. И что вы думаете? Через некоторое время я собственными глазами увидел возвращение угодившей под прилёт пары. Один с перетянутой под самый пах ногой, ибо два ранения в бедро, а второй, мой знакомый, - с забинтованной головой. Но оба передвигались своим ходом. 

- Боец, ты живой? - заорал я, понимая дебильность своего вопроса.
- Нормально, - прокомментировал Счастливчик, шествуя вслед за эвакуаторами с пустыми носилками.

Парняга поймал головой два осколка. В госпитале один вынули сразу, второй - чуть погодя, потому что он скользнул по черепу и застрял в щеке. Именно после этого случая стали говорить, что Счастливчика Богородица поцеловала.

Из забавных ситуаций. Как-то занесло меня в штаб по вызову командира штурмового взвода, который откуда-то узнал, что я гитарист. В штабе нашлась подразбитая, но ещё живая шестиструнная «ленинградка». Мне её вручили и попросили что-нибудь слабать. Настроил. Пальцы пробежались туда-сюда. Вспомнил несколько песен - своих и чужих. Кое-как спел, прокашлявшись. Вспомнил ещё пару песен, а потом рванул выполнять поставленные задачи. Честно говоря, был невероятно доволен, что довелось подержаться за гитару. Наплевать, что она едва живая. Наплевать, что струны почти мёртвые. Даже наплевать на следы на пальцах. Просто очень и очень доволен, что теперь я музыкант в двух смыслах...

Через пару месяцев, входя в Бахмут, я искренне жалел, что нет гитары. Душа прям просила, но дела шли так, что было вообще не до музыки. А если бы была гитара, то как её таскать, на смежной лямке с пулемётом, что ли?

Должен доложить, что пулемёт - крайне ревнивое создание. Попробуй что-нибудь примотать рядом с ним, пулемёт непременно раздолбает, да ещё и вам синяков понаставит. Пулемёт - вообще штука крайне непростая. И тяжёлая, и увесистая, и - мощная. Когда первый номер расчёта наконец научится нормально работать, он начинает радоваться, поражая цели кинжальным или фланговым огнём, прижимая к грунту пытающихся идти в «накат», выгоняя врагов из полуразбитых зданий, вызывая у противника нервную оторопь. Для первого номера пулемёт - позитив. Искренний и неподдельный. Если вам не хватает драйва, идите в пулемётчики.

Не менее замечательная вещь - граната. Например, если взять пластиковый шприц на 5 кубиков и разрезать пополам, из той части, которая с ушками, получится, пардон, «презерватив», на солдатском жаргоне «гондон». В смысле - второй предохранитель для гранат Ф-1 и РГД-5.

Всё просто. «Презерватив» натягивается на запал и не даёт гранате взвестись, даже если предохранительное кольцо вырвано. Таким нехитрым способом привычное боевое устройство обзаводится вторым предохранителем. Кольцо вытащил, а взвод гранаты не произошёл. В рамках творческого развития этой концепции можно сконструировать весьма чувствительную к внешнему воздействию растяжку, закрепив леску или проволочку не за предохранительное кольцо гранаты, а за ушки натянутого на запал «гондона», благо тот слезает гораздо легче, чем выдёргивается кольцо.

Много чего ещё позволяет этот второй предохранитель. И была у нас традиция гранату, снаряжённую вторым предохранителем, за кольцо привязывать на грудь. Ибо в плен попадать ни у кого не было ни малейшего желания. Уж лучше прямиком - в Вальгаллу. А если повезёт, то ещё и кого-нибудь из врагов с собой прихватить.

...Пулемёт работал из окна в прошлом жилого дома. Работал довольно долго, патроны подходили к концу, ствол перегревался. Потому двое из расчёта были отправлены вниз за «добавкой» и сменным стволом. Пулемётчик - оператор НСВ «Утёс» - на огневой точке остался один. Точнее, один в комнате, из которой остался только один выход, ибо второй был к чёртовой бабушке на всякий случай заминирован. А в коридоре - шум, стрельба. Пулемётчик едва успел развернуться к двери, как она с ноги, распахнулась, и в комнату влетело трое укров.

«Кретины», - успел подумать пулемётчик, - «Даже гранату перед тем, как войти, не бросили»...

Пулемёт смотрел стволом в окно. Да и что толку, если бы был в руках, если патронов нет. На рожах укропов уже начали появляться ухмылки: ишь ты, москаль, да ещё и с пулемётом...

- Сдохните, суки! - крикнул пулемётчик, срывая с бронежилета гранату и швыряя её «оппонентам» под ноги.

Дальше, как в кинобоевике: время замедлилось, а граната летела, демонстрируя не снятый «второй предохранитель» и гарантируя, что взрыва не последует. Однако нежданные гости, по всей видимости, были не в теме и шарахнулись назад. И тут пулемётчик внезапно вспомнил, что на плече у него вообще-то висит «калаш». Причём патрон в патроннике - три короткие очереди слились в одну.

Вот такой был случай. Затем много чего было - и подвиги, и радости, и горести, и потери. Нас убивали, мы отвечали и бежали, шли, ползли вперёд. Я стрелял, таскал, грузил, снова таскал, снова стрелял, попадал, а в меня - нет. Кто-то скажет, что он на СВО воевал. Мы на СВО работали.

А потом контракт окончился. Как-то внезапно - среди снега и студёного ветра. И был вывоз на точку сбора в Луганск. И возможность отмыться, переодеться. Награды, благодарности и зарплата, и трансфер из Луганска утренним автобусом до Ростова-на-Дону.

Мы с Чингизом, встретившись на финале контракта, вышли в Ростове вместе. Стояли в центре площади у желдорвокзала, пили ароматнейший кофеёк, сваренный не в консервной банке, и улыбались. Именно то утро явило миру в конце февраля совершенно невозможное яркое солнце. Это солнце, горячий кофе и вид не испятнанных воронками улиц навевал умиротворение. А мы рассматривали припорошенные снегом крыши, обсуждали, куда стоит воткнуть пулемёт, а где лучше устроить снайперскую пару, и что вокруг надо бы заминировать…

- Чингиз, а мы, вообще-то, нормальные? - спросил я ни с того ни с сего.

- В смысле? - искренне удивился Чингиз.

- Это ж Ростов. Тут до войны - как до Китая. Здесь же мир, братан?

- Точно! - рассмеялся Чингиз.

Мы ржали как кони. Можно ли было это считать посттравматическим стрессовым расстройством, не знаю. Скорее всего, имела место контузия первым днём мирной жизни.